— Я думаю, в некотором отношении менее искушенные читатели были моими любимыми клиентами, — сказала Мари-Лор. — Но мне нравилось помогать им. От этого я чувствовала себя богатой и счастливой и гордилась своей принадлежностью к литературному миру.
— Моя жена Дебби распоряжалась в передней комнате, в то время как я трудился за печатным станком в задней. Она продавала письменные принадлежности и книги, и очень успешно, пока была жива.
Мари-Лор не могла определить, был ли его вздох выражением печали или угрызений совести за то, что оставил там свою жену одну, уехав на много лет в Европу. Она с любопытством взглянула на посла, но он был слишком опытным дипломатом, чтобы раскрыть перед ней свои чувства.
— Знаете, мне действительно ненавистна идея аристократизма, — заговорил Франклин снова. — Она оскорбляет меня не столько в политическом отношении — ваша страна имеет право на свои традиции, — сколько с научной точки зрения. Когда-то я писал в «Бедном Ричарде», что любой дворянин, ведущий свою родословную от норманнского завоевания, в действительности происходит от более чем миллиона людей, живших на земле. И он должен признать их всех — великих, малых, средних — своими предками. Мари-Лор засмеялась:
— Отец Жозефа говорил, что может проследить свою родословную, начиная с Карла Великого и Энея.
Посол тоже рассмеялся:
— Сегодня я должен найти метод вычисления происхождения от Карла Великого. Но боюсь, было бы невозможно вычислить предков для потомка Энея. А кто это — Жозеф? — спросил он после короткой паузы.
Мари-Лор почувствовала, как вспыхнули нарумяненные щеки.
— Я говорю о виконте д’Овер-Раймоне, чье освобождение мы празднуем сегодня.
— А-а, — сказал посол.
Вскоре появился Темпл Франклин, чтобы отвести деда к щебечущим дамам. Посол медленно поднялся с кресла.
— До свидания, Мари-Лор. Было приятно познакомиться с вами. — Бенджамин Франклин улыбнулся, опираясь на руку внука. Девушка приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.
— До свидания, месье Франклин, — шепнула она. — И спасибо вам.
За что? Она затруднялась сказать. За чуточку уверенности в себе, может быть. За обнадеживающий взгляд на себя и за убеждения, которым она будет следовать в своей жизни.
Жозеф не появился даже к ужину, но и без него вечер имел огромный успех.
— Важно то, — сказала маркиза Мари-Лор, — что весь Париж собрался здесь, чтобы отпраздновать его освобождение и признание невиновным. Но единственный человек, которого он действительно жаждет увидеть, — это вы. Мари-Лор улыбнулась. Едва ли здесь был «весь Париж», подумала она, сравнивая шумные улицы города с толпой разодетых и знатных людей в парадной гостиной. Париж маркизы был очень мал. — Пойду наверх взглянуть на Софи, — сказала она. — Я скоро вернусь. Она знала, что дочь еще не скоро проснется. Но Мари-Лор уже устала от гостей. После американского посла знакомство с кем-нибудь еще обернулось бы разочарованием. «Надо позвать Клодин, чтобы она помогла снять платье», — подумала она, обводя беспокойным взглядом голубую спальню, в тысячный раз проверяя, все ли готово к завтрашнему дню.
Глупо сидеть здесь в этом платье. Пышные юбки не поместятся в качалке, и нелепо кормить Софи облаченной во всю эту красоту, как роскошно разодетая Мария Антуанетта, позирующая с детьми для семейного портрета. Но снять платье — значило для нее приблизить конец. Она понимала, что эта женщина в элегантном платье и драгоценностях — не она, но ничего не могла с собой поделать. Мари-Лор хотелось выглядеть так еще некоторое время. Пока Жозеф не вернется домой.
Прошло около часа, и за окном стемнело. Проснулась Софи. Мари-Лор зажгла лампу. Осторожно, аккуратно накинула на себя полотенца, опустилась вместе со своими широкими юбками на краешек кресла-качалки и поднесла голодного ребенка к груди.
— Красиво, не правда ли, дорогая? — прошептала она, когда дитя зачарованно уставилось на сапфировое колье, хлопая по нему кулачком.
Раздавшийся в комнате тихий звук заставил Мари-Лор вздрогнуть и поднять глаза. Как долго простоял Жозеф, прислонившись к косяку, сложив на груди руки?
— Прости, что подглядываю, но я просто забылся, глядя на вас обеих. Я был на приеме, — добавил он. — Должен был поговорить с людьми, с Жанной и, конечно, с месье Франклином.
— Конечно, — согласилась Мари-Лор. Если бы она осталась с ним, то всегда бы ждала, пока он наговорится с «людьми». Но сейчас она не станет об этом думать. — Иди сюда, — позвала Мари-Лор, — можешь посмотреть на Софи.
Он встал позади нее и наклонился к ребенку.
— У нее голубые глаза.
— Сначала мы думали, что они голубые потому, что такие у всех младенцев, — ответила она. — Все думали, что у нее будут черные глаза, потому что она похожа на тебя. — Но Софи удивила нас.
— Твои глаза. — Голос, у Жозефа дрогнул. — Она похожа сразу и на меня и на тебя. Удивительно.
— Она скоро начнет улыбаться. Она родилась раньше времени и больше похожа на шестинедельную, чем десятинедельную. Так говорит мадам Рашель. Но у Софи очень хороший аппетит.
Словно демонстрируя свое искусство, малышка прикрыла глаза и энергично засосала. Мари-Лор поморщилась.
— О, — ласково заговорила она, — полегче, дорогая. Помедленнее, помедленнее.
— Это больно? — с беспокойством спросил ветеран дуэлей и военных действий.
— Иногда. Да, немножко. Но эту боль не назовешь неприятной.
Мари-Лор улыбнулась, устраивая Софи на плече. Жозеф молчал, очарованный и несколько оробевший от таинственных манипуляций, которые производила Мари-Лор, — отрыжка, подмывание, пеленание.
— Теперь ее можно уложить спать. — Мари-Лор едва не спросила, не хочет ли Жозеф подержать ребенка, но сдержалась, молча наблюдая, как он склонился над задрапированной кружевами плетеной корзиной и поцеловал свою дочь.
Они стояли в нескольких футах друг от друга посередине голубой спальни, смущенные и решительные, как в первую ночь. Мари-Лор сбросила накинутые на нее полотенца.
— Я боялась испортить платье, — тихо объяснила она. — На него, знаешь ли, затрачено столько труда.
Прерывисто дыша, Жозеф шагнул к ней.
— Оно прекрасно. Ты — прекрасна. — Он потянул за ленту на лифе. — Позволь мне развязать.
Одежда — шелк, ленты и кружева медленно опадали на темный ковер, как лепестки цветка от дуновения ветерка. Мари-Лор стало немного страшно, когда были сброшены корсет, кринолин и нижние юбки. Как он отнесется к ее покруглевшему животу, от которого она еще не избавилась? Но Жозеф восхищенно улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать его. Выпрямившись, он сжал руками ее потяжелевшие груди и тоже поцеловал их.
