Капитан все еще сидит на корточках, его лицо на одном уровне с личиком Милли.
— Я вижу, что ты хорошая девочка, — говорит он ей. — Что ты не обманываешь. Что ты всегда говоришь правду. Это так, верно?
— Да, — отвечает Милли.
— Говорить правду очень важно, да?
— Да.
— Я уверен, твоя мама говорила, что ты всегда должна говорить правду.
Милли кивает.
— У вас большой дом. В нем много мест, где можно спрятаться.
Милли молчит. Даже глядя на нее со спины, я вижу, как она напряжена, как настороженно она смотрит на капитана.
Страх хватает меня за горло. Я ужасно боюсь за нее, потому что она останется одна, когда меня заберут. Бланш почти взрослая женщина, она может позаботиться о себе. Но Милли еще такая маленькая, слишком маленькая, чтобы остаться без матери.
— В задней части вашего дома, наверху, есть комната, — продолжает капитан. — Секретное место, куда надо подниматься по узкой лестнице.
— Да, — неуверенно говорит Милли, гадая, к чему все идет. — Мамочка называет его чердак.
Я не вижу ее лица, но ощущаю ее растерянность: она понимает, что происходит что-то важное, но не знает, что должна говорить.
— Чердак, — повторяет капитан, как будто это слово ему незнакомо. — Думаю, на чердаке хорошо играть.
По крайней мере, на это у нее есть ответ.
— Да, там очень здорово, — с готовностью говорит она, желая угодить.
Капитан глубоко затягивается сигаретой, не сводя глаз с Милли.
— Когда ты в последний раз играла на чердаке, Милли? — спрашивает он.
Она думает. Очень напряженно думает. Я знаю, каким будет ее хмурое личико. От глубокой задумчивости у нее на лбу появятся складочки, словно нарисованные несмываемым карандашом.
— Я люблю играть на чердаке, — осторожно произносит Милли.
— Ты играла на чердаке сегодня или вчера?
Задерживаю дыхание. Я знаю, что она скажет. Ведь я точно помню, что ей говорила. «Мамочка сказала, что я не должна туда ходить. А вчера мамочка запретила мне там играть. Она сказала, что это наш большой секрет…» Я уверена, что так и будет. Я почти слышу ее слова, которые, словно капли воды, невинны, они сверкают, но грозят пролиться большой бедой.
Капитан смотрит на меня. Разговаривая с Милли, он не сводит с меня пристального, изучающего взгляда. Я яростно сжимаю руки. Понимаю, что он может увидеть охватившую меня дрожь.
Милли все еще колеблется.
— Так ты играла? — спрашивает он. — Сегодня или вчера?
Его голос суров и настойчив.
— Я играю на чердаке каждый день, — говорит она ему.
— Хорошо, я думаю, ты же там не одна играешь. Кто играет с тобой на чердаке?
— Мой друг, — отвечает Милли.
У мужчины в глазах появляется жесткий отблеск.
— И кто же он, твой друг?
Она на секунду задумывается. Я чувствую, как от нее исходит тревожная дымка, словно еле уловимый запах серы, который можно ощутить в воздухе. Милли сцепляет руки и аккуратно ставит ноги вместе. Я вижу, Милли приняла решение. С холодной, болезненной уверенностью понимаю, что она собирается рассказать о том, что на чердаке был Кирилл.
— Моего друга зовут Симон. Ему почти девять, — говорит Милли размеренным, четким и немного высоким голосом.
Все это время мужчина наблюдает за мной. Мое лицо абсолютно неподвижно, но весь воздух, который я задержала, вылетает у меня изо рта. Молюсь, чтобы он этого не услышал.
Он еще некоторое время смотрит на Милли, потом, слегка пожав плечами, выпрямляется. Бросает недокуренную сигарету и раздавливает ее каблуком, как будто она его больше не интересует.
Капитан подходит к двери и выкрикивает приказ. Остальные мужчины выходят из дома, быстро направляясь к грузовику. Один забирается в кабину, другие — в кузов. Кто-то из них что-то пинает. Я знаю, что это тело Кирилла… Он отпихивает тело Кирилла, чтобы освободить место для своих ног.
— Я буду следить за вами, миссис де ла Маре, — кричит капитан, уходя.
Мужчина забирается в кабину на место пассажира. Заводится двигатель. Они уезжают.
Шок от их внезапного отъезда отпускает меня. Мир вокруг меня начинает вращаться. Я облокачиваюсь на стол и жду, когда он остановится.
Эвелин все еще плачет.
— Они убили его, правда? — спрашивает она.
Опускаюсь на колени рядом с ней.
— Это был не Юджин.
— Какая трагическая смерть, Вивьен. Он умер в одиночестве, некому было его утешить. Мой бедный мальчик. Какая печальная, печальная смерть, — говорит Эвелин.
Увожу ее в дом. Она беззвучно и безутешно плачет, держась за мою руку. Помогаю ей подняться наверх и укладываю в кровать.
Милли ждет меня внизу. Ее глаза — бездонные дыры на бледном лице.
— Я правильно ответила на вопросы? — спрашивает она.
— Да, милая. Ты вела себя очень храбро.
Обнимаю ее напряженное тельце.
— А у Симона не будет неприятностей? — интересуется она.
— Нет, не будет. Ты все сказала правильно.
— Но что, если немцы посадят Симона в тюрьму?
— Не посадят, обещаю. Симон не сделал ничего плохого.
— Но Кирилл тоже не сделал ничего плохого, а они его застрелили.
Мое горло сжимается от подступивших слез, мне трудно говорить.
— Поверь мне, милая, с Симоном все будет хорошо. Немцам до Симона нет никакого дела.
Она тянет меня вниз, почти прижимаясь своим лицом к моему. От ее дыхания исходит приторный запах шоколада, которым ее угостил капитан. Милли говорит мне прямо в ухо, ее тихие слова касаются моей кожи.
— Я знаю, что Кирилл был на чердаке, — говорит она. — Я слышала, как он кашляет. Это был наш секрет, да? Секрет, о котором ты мне говорила? Когда просила меня там не играть?
— Да.
— Я не рассказала наш секрет. Я поступила правильно?
— Да, правильно.
— Я не знала, что сказать. Я понимала, что они разозлятся на нас, если найдут Кирилла там, но мне не хотелось, чтобы у Симона были неприятности. Было очень тяжело, — говорит Милли.
— Да, я знаю.
— Мамочка, Кирилл умер, да? Они его убили?
Я думаю обо всех тех вещах, которые мы говорим, чтобы успокоить детей. Все хорошо, не надо бояться. Все, что ты видел, оно не по-настоящему… это был всего лишь сон, кошмар. Монстров не существует, в темноте никого нет. Спи спокойно…
Мне нечего ей сказать.
* * *
Чуть позже мы идем за цветами.
У меня в саду их теперь не так много, потому что он засажен овощами. Поэтому мы собираем дикие цветы — веронику колосистую и красную валериану. Мы связываем цветы лентой. Вспоминаю о том букете, который подарил мне Кирилл.
