Эллиот скрестил руки на груди, сдерживая порыв схватить ее в объятия. Федра правильно истолковала этот жест и остановилась достаточно далеко.
– Я польщена, Эллиот. Хотя думаю, что это разлука настроила тебя на такой лад. Когда мы снова будем вместе…
– Нет, черт побери! Я говорю не о примитивной страсти и похоти. Даже когда мы снова сможем заниматься любовью, этого будет недостаточно. Я люблю тебя, Федра, и меня не удовлетворит роль твоего хорошего друга. Я не могу так жить.
Эллиот не собирался предъявлять ультиматум, это сделало его рассерженное сердце, не советуясь с разумом. Но теперь, высказанный, он повис в воздухе, словно занесенный меч.
– Ты впервые признался мне в любви, Эллиот, и уже ставишь условия. – Она выглядела удивленной и печальной. Такой печальной, что его сердце болезненно сжалось.
– Я был не вправе говорить о любви раньше. Если помнишь, я кое-что хотел от тебя. Но теперь, когда ты отдала мемуары в печать, это в прошлом. Я уже давно хочу тебя больше, чем что-либо другое на свете, и должен быть честным, чтобы ты поняла, почему я не могу поступить по-твоему.
Федра шагнула ближе, и его тело напряглось от долго сдерживаемого желания.
– Если мы любим друг друга, по-настоящему любим, все получится, какой бы путь мы ни избрали, Эллиот. Разве не лучше выбрать свободную любовь и жить так, как мы жили до сих пор?
– Это была не свободная любовь, Федра. Это было наслаждение, не связанное никакими условностями. Но мне этого недостаточно. Как и дружбы.
Федра нежно коснулась его лица. Ее пальцы были прохладными и бархатистыми и, тем не менее, обжигали его кожу.
Эллиот схватил ее руку и поцеловал в ладонь. Закрыв глаза, он пытался обуздать эмоции, которые она возбуждала в нем. С их последней встречи на том обеде он жил, как в аду. И теперь, снова коснувшись ее, испытывал худшую из пыток. Это более чем что-либо другое доказывало, что он прав. Он не может согласиться на ее предложение.
Цепляясь за остатки здравого смысла, Эллиот подавил искушение разрешить этот спор так же, как он это делал всегда, – овладев ее телом и поставив свое клеймо в ее душе. Он посмотрел ей в глаза:
– Я признался тебе в любви, Федра, а ты нет. Неужели я ошибся, полагая, что мое чувство взаимно? И с твоей стороны это всего лишь страсть? А может, ты просто боишься того, что любовь делает с человеком?
Меньше всего ему хотелось услышать подтверждение из ее уст. Да и ни к чему расставлять все точки над i сегодня. Он отпустил ее руку и шагнул к двери.
– Я тоже люблю тебя, Эллиот. Люблю так сильно, что это причиняет мне боль.
Эллиот остановился и оглянулся назад. В глазах Федры стояли слезы.
– Если это так, ты должна знать, что нет свободной любви. Есть настоящая любовь, которая не может быть по-настоящему свободной.
– Может. Наша может.
Он покачал головой:
– В человеке слишком развито чувство собственника, да и склонность к ревности слишком сильна. Любить, не предъявляя никаких требований, не желая и не надеясь на постоянство, – это противоестественно. Я лишился своей свободы, когда полюбил тебя. И теперь скован цепями, что бы ни случилось. Боюсь, я попал в вечное рабство, но будь я проклят, если соглашусь на постоянную пытку задаваться вопросом, принадлежишь ли ты мне.
Федра с ужасом смотрела на него. Ему захотелось заключить ее в объятия и сделать все, что она хочет. Возможно, ему удастся найти некое подобие счастья в том образе жизни, который она предлагает.
Он ждал, надеясь, что она что-нибудь скажет. Что угодно. Затем, опустошенный настолько, что, казалось, он никогда больше не сможет вздохнуть полной грудью, Эллиот покинул библиотеку.
Прошло немало времени после его ухода, прежде чем Федра пришла в себя. Ошеломленная и растерянная, она опустилась на диван. Ледяное дыхание реальности начало проникать в нее, выстуживая до костей.
Она попыталась осмыслить случившееся. За несколько минут Эллиот умудрился объясниться ей в любви, потребовать немедленного бракосочетания и отказаться от нее.
Он поставил ей ультиматум.
Либо все будет так, как он хочет, либо никак. В этом вся суть. Типично мужской подход.
Ее мятежное сердце попыталось взбунтоваться, выставив щит из ее убеждений и праведного гнева.
Тщетно. Ее сердце разрывалось на части. Он ушел. И не вернется. И даже если она проиграет дело о расторжении брака и их официально признают мужем и женой.
Слезы застилали Федре глаза. Она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.
Ласковые руки обвили ее плечи, нежный голос шептал слова утешения. С благодарностью приняв это материнское тепло и сестринскую поддержку, Федра плакала, изливая свое горе на плече у Алексии.
– Я никогда не прощу Хейдена. Кто бы мог подумать, что он окажется таким деспотом?!
Раздраженный голос тети Генриетты наконец проник в сознание Эллиота, которому удалось пропустить мимо ушей большую часть ее жалоб. Перевернув последнюю страницу рукописи, он неохотно переключил на нее свое внимание.
В прошлом месяце она отказалась вернуться в Эйлсбери, оставив при себе свою дочь. Кристиан чистил свои дуэльные пистолеты каждый вечер, пока Саттонли не уехал из Лондона, и теперь мать и дочь расхаживали по дому с надутыми лицами.
– Вам не обязательно оставаться здесь, тетя Генриетта. Возвращайтесь к себе в Суррей. Если у Саттонли серьезные намерения, он отыщет Кэролайн и там. Дайте ему согласие, и дело с концом.
– Уехать из этого дома? Истербрук пропадет без меня. Его не интересует хозяйство, а его повар и экономка только тем и заняты, что беззастенчиво грабят его. Мой долг находиться здесь и блюсти его интересы.
С окончанием драмы, связанной с Саттонли, Кристиан вернулся к своим старым привычкам. Он редко спускался к столу, проводя время в собственных покоях. Эллиот тоже пропадал целыми днями, оставив дом на Генриетту, однако он не осмеливался появляться в читальном зале публичной библиотеки.
Если он снова увидит Федру, то окончательно потеряет рассудок. Будет умолять ее о прощении и согласится на все ее требования, пусть даже это сделает его несчастным. А затем разденет ее, уложит в постель, приподнимет ее бедра и…
Черт!
В библиотеке Истербруков было все, что требовалось для работы над книгой. Да и рукопись была практически готова. Эллиот мог бы закончить ее еще неделю назад, если бы ему не докучала Генриетта.
– Я ожидала от Алексии большей поддержки, – продолжила та раздраженным тоном. – Если кто-нибудь и понимает, насколько важно для женщины сделать хорошую партию, так это Алексия.
– Действительно, почему бы Кэролайн не попытаться повторить путь Алексии? Мы можем выставить ее из дома без гроша, вынудив стать гувернанткой, и надеяться, что в нее влюбится мужчина, подобный моему брату.
