Леонора осторожно присела на самый краешек мягкого кресла, на которое указал Герве. Сэр Бэзил Конолли удовлетворенно кивнул и немедленно начал ломать печать плотного большого конверта. Завещание ее отца не выглядело очень старым. Первые же слова поверенного невольно подтвердили ее предположение.
– Ваш отец, леди Уинтэш, подписал этот документ в моей конторе, после объявления о вашей помолвке с лордом Уинтэшем. Он был очень заинтересован в том, чтобы уладить свои дела перед поездкой в Корнуолл.
Хотя внешне казалось, что Леонора слушает его внимательно, но мысли ее были очень далеко. Краешком глаза она наблюдала за своим супругом, сидевшим наискосок от нее, так что ей хорошо был виден его властный профиль. Одетый в синевато-серый пиджак и брюки для верховой езды песочного цвета, лорд Уинтэш сидел со скрещенными на груди руками, вытянув далеко вперед ноги в блестящих сапогах. В нем чувствовалась какая-то сдержанная сила. Какие мысли бродили за его слегка наморщенным лбом?
– Итак, леди Уинтэш, – сказал сэр Бэзил, завершая чтение последней воли покойного. – Это означает, что все состояние вашего отца переходит в ваше распоряжение. Мистер Эпуорт безгранично верил в вашу способность распорядиться этим значительным состоянием. Я должен заметить, что считаю необычным то, что он не назначил управителя, который мог бы поддержать вас советом. Кроме того, здесь есть еще личное письмо вашего отца, которое я должен передать вам в руки сразу же после зачтения его последней воли.
Леонора взяла второе, также скрепленное сургучной печатью письмо и с любопытством стала вертеть, его в руках. За прошедшие двадцать лет отец ни разу не написал ей письма. И даже тогда, когда она посещала пансион в Девоншире и умирала от тоски по дому. Она воздержалась от того, чтобы открыть письмо перед обоими мужчинами и положила его в узкий боковой карман своей юбки.
Сэр Бэзил между тем уже завершал свои дела. Он распрощался обычными вежливыми фразами с лордом Уинтэшем, который не сделал никаких попыток уговорить его остаться подольше. Но когда ее супруг также намеревался покинуть библиотеку, Леонора собрала все свое мужество и остановила его.
– Ты хочешь поговорить со мной? Пожалуйста!
Его настолько же вежливые, насколько и равнодушные слова, вместе с вопросительно поднятыми бровями, заставили молодую женщину взволнованно сжать руки, держа их перед грудью. Лихорадочные красные пятна появились на ее бледных щеках. Боясь, и не без основания, что ей уже никогда не хватит решимости обратиться к нему с этим предложением, если она не сделает этого сейчас, Леонора без промедления начала сбивчиво говорить.
– Я… я осмотрела… я имею в виду, Феннимор показал мне дом…
– Как это мило со стороны моего маленького братика. Тебе понравился дом?
Неужели ему обязательно придавать себе такой скучающий и надменный вид? На какой-то момент Леоноре пришлось бороться с желанием схватить этого высокомерного человека за лацканы его безупречного пиджака и встряхнуть. Но затем она вновь овладела собой.
– Он… он мог бы мне понравиться, если был бы в лучшем состоянии. Я… я думаю, что необходимо провести целый ряд работ по ремонту и обновлению не только дома, но и подсобных помещений. Так что я хотела сказать… Я была бы рада, если бы ты разрешил мнеиспользовать для этой цели часть денег, которые мне оставил отец. В конце концов, Уинтэш теперь и мой дом, и дом наших будущих детей, и было бы, конечно, хорошо, если бы во время дождя крыша в конюшне не протекала…
За исключением того, что его лицо стало немного бледнее, Герве Кройд не обнаружил никакой реакции на это предложение. Лишь явно напряженные мышцы подбородка говорили о том, что он сжал зубы. Леонора же была слишком робкой и неопытной, чтобы заметить этот признак с трудом сдерживаемой ярости и соответствующим образом отреагировать на него. Вместо этого она попыталась удержать его внимание, поспешив продолжить свои рассуждения.
– Я знаю, что мы едва знакомы, но нам собственно ничто не мешает стать друзьями, в конце концов, мы ведь женаты?..
Ответом графа был смех, от которого короткие волоски на висках Леоноры зашевелились. Непроизвольно она отступила на шаг назад, как будто так могла избежать сарказма, прозвучавшего в его ответе. Но никто не мог защитить ее. Вся сила его неприкрытого презрения поразила ее, как удар в лицо.
– Друзьями? Вот уж действительно! Ты и вправду так наивна или считаешь меня глупцом? Твой отец купил для тебя титул. Он хотел сделать из купеческой дочери леди и заплатил за это массу денег, включая игорные долги моего отца, закладные на замок, открытые счета у портных, ювелиров и виноторговцев. Надо отдать ему должное, он не был скуп. В обмен на это я объявил, что готов продать свое доброе имя. Но никто не заставит меня превратить этот фарс в настоящий брак! Наши дети! Ты действительно ждешь от меня, что я соединюсь с тобой? У Уинтэшей уже есть наследник! Феннимор может продолжить род, женившись в один прекрасный день на девушке нашего круга, равной ему по происхождению. Свой долг я вижу в том, чтобы сохранить состояние и позаботиться о том, чтобы оно не разваливалось дальше. Бракосочетание с тобой спасло замок Уинтэш от продажи с молотка. Но я не доставлю ни тебе, ни твоему покойному отцу-лавочнику удовольствия произвести на свет наследника Уинтэша! Ты можешь покрыть стены твоих покоев золотыми обоями и наряжаться с утра до вечера в венецианские кружева, но об Уинтэше и его истинных потребностях буду заботиться я один!
Откровенное пренебрежение, прозвучавшее в этих словах, больно ударило Леонору, лишило ее дара речи. Она смотрела на графа, который уставился на нее холодными голубыми глазами, и под этим взглядом чувствовала себя мелкой, грязной соринкой, которую одна из служанок вымела из-под ковра.
Соответствующая маска его гневного, прекрасного лица была еще ужасней от того, что и в состоянии сильнейшего возбуждения не потеряла своей привлекательности. Даже в то время, как супруг продолжал ее обижать, при одном взгляде на него ее сердце начинало биться неровно.
– Я – я… ты не можешь говорить это всерьез… – прошептала она в растерянности.
Леонора с напряжением моргала, чтобы скрыть набегающие слезы, которые грозили вот-вот закапать из ее глаз. Не осознавая, что делает, она умоляюще протянула к нему руки, в смятении пытаясь понять, что он сказал, оценить тяжесть жестоких обвинений и спасти остатки своей гордости и почти уничтоженного достоинства.
– Я, как правило, редко шучу, – сказал он холодно. – Я должен был объяснить тебе эти вещи еще в первый вечер нашего брака, но внезапная смерть твоего отца заставила меня повременить с этим.
