– Это… недопустимо, развратно! – шипела она. – Я не могу позволить вам появиться перед хозяевами одетой как… как сирена!
– Не хотите ли вы сказать, что и сюда прихватили ножницы? Мой наряд не нуждается в переделке. Благодарю вас.
– Это ложь, – взвилась старуха. – Вы не можете…
– Конечно, могу.
И, задев ее шелестящей юбкой, я вышла из комнаты. Колетт побежала следом.
– Элиза, простите меня, – сказала она. – Я видела, как она заходила в вашу комнату, но мне и в голову не могло прийти, что…
– Все в порядке, Колетт. Я даже рада, что так случилось. Забудь обо мне и развлекайся. Я тоже надеюсь сегодня повеселиться.
Жак и Гарт стояли у подножия широкой лестницы. Жак заметил меня первым и мгновенно побелел. Я шла нарочито медленно, плавно покачивая бедрами в черном струящемся шелке. Гарт поднял взгляд, и, когда наши глаза встретились, я почувствовала, как по жилам моим побежало тепло. В холле было полно гостей. При моем появлении зал наполнился приглушенным шепотом, напоминающим шорох опавшей осенней листвы, потревоженной порывом ветра. Я обвела взглядом собравшихся. Я была для них воровкой, разбойницей. Что же, каждый видит то, что он хочет видеть.
– Мадам Фоурнер? – протянул мне руку Гарт. Я задержала свою руку в его ладони. – Ваш муж рассказал мне о ваших планах относительно «Ля Рев». Как только вы пожелаете продать землю, я с удовольствием куплю ее.
– Я знаю, сенатор. Но и я хотела бы прикупить немного земли. Сколько вы просите за болото, что на южной окраине ваших земель?
– Зачем вам оно? Вы что, надумали выращивать рис? – улыбнулся Гарт.
– Может быть. Так вы продаете?
– Я учту ваше предложение. Вы стали опытным плантатором, как я вижу.
– Мне пришлось учиться быстро, – ответила я. – Однажды я уже прогорела на одной сделке, купив кое-что по дешевке, и в следующий раз не хочу быть одураченной.
Гарт от души рассмеялся, сняв тем самым напряжение, повисшее в холле, и отошел к другим гостям. Демонстративно подхватив Жака под руку, я вошла в зал.
– Это возмутительно, бесчестно, – процедил Жак.
– Совершенно с тобой согласна, – невозмутимо ответила я. – Он все равно не пользуется этой землей. Не могу понять, почему он не хочет ее продать.
– Я говорю не о земле. Меня тошнит от земли, тошнит от поместья, тошнит от тебя. Я говорю о той тряпке, что ты на себя нацепила. У тебя есть стыд?
– Стыд? Что это такое? Впрочем, едва ли ты сможешь объяснить мне смысл этого понятия, ведь и ты не знаешь стыда, дорогой. Ты ускользнул из дома пораньше, чтобы успеть повидаться с любовником, не так ли? Зачем делать из этого тайну? Не проще ли пригласить его переехать к нам жить?
– Ты… ты шпионишь за мной, – прошипел он. – Я никогда тебе этого не прощу. Я готов убить тебя, Элиза!
Первый танец, котильон, Гарт, как и положено, танцевал с хозяйкой, но на следующий, вальс, пригласил меня.
– Я не хочу, чтобы ты подпирала стенку, – сказал он, чуть усмехнувшись. – Все присутствующие здесь жены и дамы сердца настрого приказали своим половинам не подходить к тебе.
– И твоя жена тоже дала тебе соответствующие указания?
– Неужели ты считаешь, что я принимаю сказанное ею близко к сердцу?
Рука его легла на мою талию, и мы закружились в танце.
– Всякий раз, встречаясь с тобой, я не перестаю удивляться тому, как ты красива, Элиза, – сказал он. – Когда мы расстаемся, я забываю о твоих выходках, помня лишь твою красоту. Взять, к примеру, этот брак. Из всех ты выбрала его! Надеюсь, он неплохо с тобой обращается, хотя не думаю, что его мужественности хватает, чтобы сделать тебя счастливой. Больше скажу, готов спорить, что ты работаешь так много днем только для того, чтобы ночью не думать о любви.
Сказанное Гартом оказалось настолько близко к истине, что я внезапно остановилась и сердито посмотрела на него. Пара, вальсировавшая рядом, задела нас, и мы все вчетвером едва не упали.
– Как ты смеешь говорить мне такие вещи! – гневно воскликнула я, сжигая его взглядом. – Сейчас, когда я замужняя женщина…
– Ха! – засмеялся он неприятно резким смешком. – И ты считаешь, что замужество автоматически ограждает тебя от меня? Я не слишком строго придерживаюсь брачных клятв, Элиза. Я никогда не уважал свой брак и не собираюсь уважать твой.
– Я не хочу с тобой танцевать.
Гарт подхватил меня и закружил так, что ноги мои оторвались от пола.
– Не лягайся, Элиза, – пожурил он меня, – не то люди, глядя на нас, подумают, что я хочу увести тебя в постель. Если ты будешь сопротивляться, они решат, что ты этого очень хочешь, и будут правы.
– Ради Бога, поставь меня на пол.
Я перешла на шепот, и он выполнил мою просьбу, проведя меня в вальсе еще один круг.
– Ты помнишь тот вечер в опере? Я знал, что ты пришла, еще до того, как увидел тебя, – шептал он, почти касаясь губами моего уха; закрыв глаза, я плыла куда-то в его объятиях. – Я чувствовал тебя, вдыхал твой запах, с того момента я понял, что ты будешь моей, Элиза. А когда Лафит громко сообщил присутствующим, что везет тебя домой в постель, мне захотелось проткнуть его насквозь. Животная ревность, как я полагаю. Он был прав – ссора древняя, как само человечество. Ты всегда будишь во мне худшее, Элиза, а я в тебе – лучшее, что у тебя есть.
– Ты самонадеян, как всегда, – проговорила я, стараясь казаться спокойной.
– Надеюсь, что так. Почему бы тебе не обмахнуться веером и не попросить меня вывести тебя на свежий воздух?
– Ни за что!
– Ты все та же, моя упрямица. Делай, как я говорю, не то, клянусь, я возьму тебя прямо здесь, посреди зала.
– Твои предки будут в ужасе, – улыбнулась я.
– Ошибаешься, они будут в восторге. Мой дед был конюхом, и им же был мой прадед. Среди Мак-Клелландов нет ни героев, ни крестоносцев, и мне не приходится заботиться о чести фамилии. Пошли.
Протиснувшись сквозь толпу, мы вышли в маленький сад. Прохлада декабрьского вечера показалась мне спасительно освежающей после духоты зала. Гарт подвел меня к мраморной скамейке в укромном уголке.
– Как здесь хорошо! – воскликнула я. – Вы не принесете немного шампанского, сударь? – попросила я насмешливо.
– Нет.
Он обнял меня и изо всех сил прижал к груди. Зарывшись лицом в мою шею, он грубо тискал меня. Я тихонько взвизгнула.
– Я скучал по тебе, Элиза, – сказал он. – Бог видит, как мне тебя не хватало.
– Ну почему? – задыхаясь, спросила я. – Что, в Вашингтоне нет женщин?
– Таких, как ты, нет.
Гарт завладел моим ртом, и я почувствовала, что у меня подкосились ноги.
Я гладила его щеки, пропуская сквозь пальцы густое золото его волос. Прогнув спину, я прижалась к нему теснее, так тесно, чтобы услышать жесткое биение его сердца, почувствовать твердость его плоти. Я не знала, каким болезненным, каким мучительным бывает желание. Каждая клеточка во мне требовала его, я жаждала его всем сердцем, всей душой. Я знала, что для него я всего лишь забава, и ненавидела его за это, как ненавидела и себя, но против страсти, удерживающей меня в его объятиях, была бессильна.
