Он снял с меня мокрую одежду, стащил промокшие насквозь ботинки и распустил волосы. Затем растер меня всю с ног до головы шерстяным плащом, который потом расстелил на полу. Он вошел в меня сразу. Нас обоих мучил неутолимый голод, мы наслаждались друг другом с нетерпеливой жадностью, не знающей стыда и запретов. Снова и снова мы ныряли в черный бездонный водоворот страсти. Я была в сердцевине вихря, и мне было хорошо в этом слепом полете. Я хотела одного – чтобы это волшебство, эта бархатная теплая мгла, столь долго бывшая для меня запретной, окружала меня вечно.
Когда все было кончено, я тихо заплакала. Гарт не смеялся надо мной, он только обнял меня и погладил по голове. Мы снова любили друг друга, а потом долго лежали, завернувшись в его плащ, слушая, как завывает ветер и льется дождь.
– Я еще раз попробую разжечь огонь, – сказал Гарт.
– Он будет дымить. Мы задохнемся.
– Мы будем лежать на полу, а там воздух чище.
На этот раз у него получилось, и вскоре в очаге весело затрещали поленья, отбрасывая золотые отблески на стройные ноги и сильную спину Гарта.
– Ты похож на бронзовую статую, – сказала я нежно.
Он усмехнулся, взглянув на меня через плечо. Собрав с пола мою одежду, он развесил ее перед очагом на сломанном стуле.
– Она будет долго сохнуть, – сказала я.
– Ну и ладно. У нас есть время.
Он лег рядом и снова обнял меня.
– Почему ты здесь? – спросила я.
– Я укрывался от дождя, как и ты. Но у меня по крайней мере хватило сообразительности спрятаться, пока не разразилась гроза. Ты что, не посмотрела на небо, перед тем как выезжать из дому?
– Посмотрела, но мне было все равно. Мне нравится стихия, тогда я чувствую себя свободной и храброй.
Я смотрела в огонь.
– А потом я упала в твои руки, как созревшая слива. Как, должно быть, ты веселился, глядя на меня, стоящую на пороге. – Я помолчала. – Особенно если вспомнить мою недавнюю страстную речь о том, как мне хорошо без тебя живется.
– Я никогда не обращаю внимания на женские речи. Помнится, ты еще говорила, что никогда не нарушишь супружескую верность.
– Было такое. Ты всегда получаешь то, что хочешь?
– Да, потому что я умею ждать.
– Это нечестно, – вздохнула я.
– Нет, честно. Ты ведь получила то, что хотела?
Я не ответила ему, просто придвинулась ближе и уткнулась в его плечо.
– Я уезжаю в Вашингтон, – сказал он.
– Надолго? – спросила я как бы невзначай.
– Трудно сказать, насколько. Честно говоря, меня мало что влечет домой.
Капли падали через трубу на светящиеся поленья. Я встала и начала натягивать влажную одежду. Он лежал на спине на своей самодельной постели и смотрел на меня. На губах его заиграла обычная циничная усмешка. Я хотела, чтобы он попросил меня уехать с ним, но понимала, что жду напрасно. А я не стану его умолять.
– Элиза, приходи сюда утром, – сказал он чувственным бархатным голосом, от которого я вновь почувствовала слабость в коленях. – Я хочу тебя увидеть вновь. Я должен.
Я не решилась ответить и только покачала головой. Дождь перешел в мелкую изморось. Я открыла дверь, ветер подхватил мои юбки, обернул их вокруг ног. Я вышла из домика, не оглядываясь.
Погладив Вельзевула по морде, я вскочила в седло. Гарт вышел на крыльцо.
– Я буду ждать тебя, Элиза, – крикнул он на прощание. – Завтра утром.
Он ни минуты не сомневался, что я приду, ему даже не нужен был ответ. Я пришпорила жеребца, и галопом мы поскакали к дому.
Мне открыл Джеймс, наш привратник.
– На улице был ливень, мадам. Вы попали под него? – спросил он.
– Разумеется, попала, – ответила я. – Где все?
– Леди в гостиной, мадам, а джентльмены…
Я услышала смех, хриплый и резкий. Обернувшись, я увидела, как Жак и Арнольд спускаются в обнимку по лестнице.
– Ах, она вернулась! – радостно воскликнул Жак. – Элиза, дай мне взаймы из моего содержания, ладно? Мне нужен новый сюртук.
Они с Арнольдом захихикали, как две школьницы.
– А что случилось со старым? Он порвался от слишком долгого сидения?
– Какая ты гадкая, Элиза! – закудахтал Жак. – Ну разве она не гадкая, Арнольд? Журит бедного Жакушку за то, что он не изводит себя ради этого проклятого болота!
– Твоя лень меня не удивляет, – не осталась в долгу я. – Впрочем, на эту тему мы можем поговорить и в другой раз, а сейчас мне надо переодеться.
Я направилась вверх по лестнице, но мужчины преградили мне дорогу.
– Не пущу, – заявил Жак с пьяным упрямством. Алкоголь придал ему храбрости, он почувствовал, что может наконец дать мне отпор. – Если ты хочешь попасть наверх, воспользуйся лестницей для слуг. Это моя лестница. Это мой дом, а не твой.
Жак и Арнольд схватились за руки.
– Прекрати это ребячество, Жак, – возмутилась я, поднявшись еще на одну ступеньку. – Я устала, промокла и хочу к себе.
– Это не твоя комната, – упрямо продолжал Жак, – это моя комната, мой дом, ты можешь спать на конюшне, шлюха…
Я ударила его по лицу. Он, задохнувшись от злости, пнул меня ногой под ребра, и я, тяжело упав на спину, скатилась с лестницы. Перед тем как провалиться в туман, я услышала нервные выкрики, восклицания женщин и отчетливое Джеймса: «Господи!» На одно безумно-сладкое мгновение передо мной всплыло лицо Гарта, заслоняя собой все. Потом голоса слились в один неясный гул, и я провалилась в темноту.
– Господи, Жак, надеюсь, ты ее не убил, – произнес чей-то голос.
– Конечно, нет! Это был несчастный случай, вы же видели.
Я открыла глаза. Джеймс склонился надо мной со стаканом бренди в руке. Арнольд и Жак стояли чуть поодаль. Колетт держала меня за руку, нервно поглаживая ее.
– Элиза, ну, Элиза, скажи, что ты не умерла.
Я вымучила улыбку.
– Нет, я не умерла.
Собственный голос доносился до меня издалека. Я посмотрела на Жака и сказала:
– Я… Я готова тебя убить за это, Жак.
Арнольд, усмехнувшись, сказал:
– О чем это вы, Элиза? Вы запутались в юбках и упали. При чем здесь Жак?
– Джеймс, ты же видел, как все произошло!
Негр спрятал глаза.
– Нет, мэм, я ничего не видел. Я был в столовой, полировал серебро.
Старые господа надежнее новых, подумала я. Он знал, что Жак был наследником и хозяином «Ля Рев». Я же была здесь чужой.
– Джеймс, помоги мне встать, – попросила я слабым голосом.
– Мадам, надо послать за доктором.
– Ему сюда не добраться, – сказала я уже тверже. – Все дороги потонули в грязи. Помогите мне подняться. Я в порядке. Колетт, помоги мне, пожалуйста.
– Вы уверены, что вам можно идти? – Это уже был голос маман, визгливый и властный, она тоже была свидетельницей моего падения.
Колетт и Джеймс помогли мне подняться. Меня шатало, тошнило, комната кружилась перед глазами. Я несколько раз глубоко вздохнула, а затем, отстранив Джеймса со словами: «Благодарю, я пойду сама», – медленно, но ровно стала подниматься по лестнице. Перед Жаком и Арнольдом я остановилась. Жак нервно сглотнул слюну. Он был испуган и безуспешно пытался скрыть это. Арнольд нес свою ненависть ко мне как знамя – гордо и торжественно. В тот момент я пожалела, что у меня нет при себе ни пистолета, ни шпаги. С каким бы удовольствием я отправила к праотцам обоих. На середине лестницы я обернулась. Три старухи в черном враждебно смотрели на меня из открытых дверей гостиной. На их лицах читалась лишь ненависть. Двое извращенцев наблюдали за мной молча, тоже почти не скрывая ненависти: один за то, что я помешала его роману, другой – потому что я оказалась сильнее. И лишь лицо молодой девушки выражало любовь и участие. Колетт стояла на пороге взрослой жизни, но до сих пор не могла разобраться ни в своей душе, ни в отношении к миру. Была ли я такой же в шестнадцать лет? Смотрела ли я в будущее с тем же страхом, нетерпением и надеждой? Конечно, все было так же, хотя я уже почти забыла себя шестнадцатилетнюю. А третий мужчина, раб, жизнь которого целиком зависела от хозяев, смущенно опустил глаза. Бедный Джеймс, он, как и я, был пленником. С одной лишь разницей – он в отличие от меня не мог бежать из своей тюрьмы.
