— И не подумаю. Честно говоря, я не стану делать ничего, что могло бы повредить нашему ребенку.
Джоселин нервно гладила руками отвороты его сюртука.
— Так ты действительно рад? Я не знала, что ты скажешь. Я хотела немного подождать, удостовериться, прежде чем сообщить тебе.
Рейн перестал улыбаться.
— Никогда не бойся ни о чем мне говорить. Я твой муж, Джо. Твои проблемы — мои проблемы, но и твои радости — тоже мои.
Джоселин протянула было руку к его лицу, но на нее напал новый приступ тошноты. Она отвернулась от его обеспокоенного лица и поспешно убежала за ширму, за которой стоял горшок.
— Хотела бы я, чтобы и мое утреннее недомогание было твоим, — ехидно заявила она из-за перегородки и услышала, как Рейн расхохотался.
Через две недели тошнота почти прошла, лишь временами продолжая беспокоить Джоселин, если она съедала днем что-нибудь не то. Они с Рейном вернулись к своим страстным занятиям любовью после того, как Джо заверила его, что ребенку это не повредит. Теперь она чувствовала их близость еще острее из-за того, что носила в себе его частичку. Она молила Бога, чтобы и Рейн испытывал к ней подобные чувства.
— Мне хочется, чтобы мы никогда не приплывали, — сказала она.
Рейн обнял ее, прижимая к своей груди.
— Иногда и мне этого хочется.
Она подняла голову, стараясь встретиться с ним взглядом.
— Мы мало говорили о проблемах, которые ждут нас впереди. Что будет, когда мы вернемся, Рейн? Что скажут люди? Что они сделают? От одной мысли, что вас с Александрой станут избегать из-за меня, мне делается больно.
Рейн поцеловал ее в лоб.
— Что бы ни случилось, все будет не из-за тебя. Это я похитил женскую честь у невинной девушки. И это я обвинил тебя в преступлении, которого ты не совершала.
И это у него был враг, желавший его смерти. От этой мысли у нее внутри все сжалось.
— Мы станем отверженными? Рейн вздохнул и посмотрел на море.
— На нашей стороне власть и богатство. Мы исправились. А свет смотрит сквозь пальцы и на гораздо худшее.
— Мне трудно в это поверить.
— Ты когда-нибудь слышала о Псе, Иноходце и Крысе?
Джоселин рассмеялась.
— Нет, не думаю.
— А о пятом герцоге Девонширском, герцогине Джорджине и леди Элизабет Форстер? Они одно время жили втроем.
— Втроем? Ты хочешь сказать…
Он усмехнулся.
— Именно так.
— Они что… все трое… были в связи друг с другом?
— Menage de trois[30], как говорят французы.
— Но их отношения, безусловно, тщательно скрывались.
— Леди Элизабет переехала к герцогу и герцогине. Случилось так, что обе женщины родили ему детей. Все это дурно выглядело, но все трое остались закадычными друзьями.
— И уважаемыми в свете?
— Даже если их и не уважают, то во всяком случае терпят. Салон герцогини — один из самых популярных в Лондоне.
Джоселин прижалась к Рейну, опустив голову ему на плечо. Его палец гладил прядь ее волос.
— Если дело обстоит так, то у нас есть хотя бы надежда.
— Предоставь все мне, любимая. Если это можно провернуть, я позабочусь об этом.
Он произнес это небрежно, но Джо понимала, что ему придется совершить небольшое чудо. А теперь ей еще нужно позаботиться о ребенке. Джоселин вздохнула и взглянула на скучный серо-голубой океан. Рейн не говорил, как будет рад вернуться домой. Он очень хотел повидать сестру, своих близких друзей Доминика и Кэтрин, очень хотел, чтобы жена и будущий ребенок обосновались в новом доме.
С более ранним кораблем он отправил Доминику письмо, которое должно было прийти за неделю до их возвращения и подготовить их к предстоящей свадьбе, хотя в тот момент Джоселин еще не дала согласия. Рейн хотел, чтобы у его близких было время примириться с его решением, он объяснил свою ошибку и свое намерение все уладить. Он молил Бога, чтобы они все поняли и приняли Джоселин как его жену.
Когда корабль приблизился к гавани, Рейн стоял рядом с Джо у борта. Лондонский порт был таким же, каким он оставил его: на мачтах бесконечных судов, заполнивших гавань, развевались флаги всевозможных стран. Торговцы разложили свой товар вдоль причала, а проститутки искали клиентов, скрывая под густым слоем пудры следы сифилиса на лице. Широкоплечие грузчики соседствовали с моряками в парусиновых штанах и тельняшках или в форме флота Его Величества.
Здесь можно было увидеть и признаки продолжавшейся войны: кое-где среди кораблей стояли канонерки, в неведомые порты направлялись дополнительные людские ресурсы и продовольствие, быстро шагали офицеры, их головы были полны мыслями о еще не выигранных сражениях. Это зрелище, как обычно, заставило сердце Рейна забиться учащенно, напомнив то время, когда он чувствовал себя мужчиной больше, чем когда-либо прежде и после.
Он компенсировал это. Работа на земле, возрождение Фернамбуковой долины заставило его ощутить это. И ребенок, которого ждала стоявшая рядом женщина. Что-то затрепетало у него в груди, когда Рейн посмотрел на макушку своей молодой жены, и ему пришлось откашляться, потому что у него сдавило горло.
— Они будут ждать нас в Стоунли, — сообщил виконт. — Они знают, что мы прибудем на этой неделе.
Джоселин взяла его под руку, и Рейн почувствовал, что она дрожит.
— Тебе нечего бояться, — тихо сказал он, не зная, как успокоить ее страхи. — Они знают, что ты не стреляла в меня. Они знают, что мы поженились. Все будет прекрасно.
— То, что ты мне веришь, еще не значит, что поверили они.
Он и сам говорил себе это.
— Они доверяют моему мнению. Сейчас этого будет достаточно.
До тех пор, пока он не найдет настоящего преступника. Рейн невольно сжал кулаки. Он заставит негодяя заплатить за все, что им пришлось вынести. Он уже отправил письмо Харви Малкому, следователю, которого Доминик нанимал раньше и которого весьма хвалил. Рейн надеялся, что тот уже принялся выполнять его поручение.
Корабль быстро вошел в порт. Их сундуки были вынесены из каюты и погружены на извозчика. Джоселин попрощалась с миссис Кинвуд, поблагодарив за компанию, хотя на самом деле они мало времени провели вместе. Потом Рейн проводил пожилую даму к кебу, который должен был доставить ее к сыну.
Вскоре и Рейн с Джоселин пустились в путь, пробираясь по людным лондонским улицам, прислушиваясь к привычным просьбам попрошаек, крикам торговцев — хлебопеков, ткачей, старьевщиков; мимо проезжали наполненные досками или овощами телеги, слышался грубый смех, а временами и рыдания, доносившиеся из-за окошек экипажей.
Подпрыгивая и качаясь, кеб проехал мимо пивных и винных лавок, мимо мастерских сапожников и модисток, мимо переполненных забегаловок. В воздухе висел запах жареного мяса, смешанный с отвратительной вонью разлагающихся отбросов.
