— Говори погромче, — сказал Тай, прижимая ее к себе.
Но перестрелка уже удалялась от них. Лишь одна шальная пуля ударила в каменную стенку.
Опустив голову на выступающий нижний камень, как на подушку, Тай посмотрел Дженни в глаза.
— Я люблю тебя, Дженни Джонс. Слушай меня и не перебивай. Я понимаю, что мы оба не годимся для семейной жизни, но нам придется плюнуть на это и пожениться.
Часто-часто моргая, Дженни в изумлении смотрела на него.
— Ты мне делаешь предложение в самый разгар этой чертовой перестрелки? Когда кровь из моей раны стекает тебе на грудь? Тай Сандерс, ты явно оставил мозги в мексиканской пустыне.
Но он любит ее, О Боже, он ее любит! Он сам сказал это! И внезапно его слова стали самым важным на свете. Если пальба еще продолжалась, то Дженни ее не слышала. Она слышала только его голос, видела только прекрасное загорелое лицо. Чувствовала только его сильное тело, упругое и жаркое. Яростный стук ее сердца песней звучал в ушах Дженни. Он любит ее!
— Опустись пониже и положи голову мне на плечо. Я был бы просто возмущен, если бы ты позволила себя убить в тот момент, как я делаю тебе предложение, да еще к тому же после того, что мне пришлось вынести, чтобы сдержать слово и вернуться сюда через месяц.
Дженни прижалась головой к его груди, с блаженной улыбкой внимая твердым ударам его сердца. Оно принадлежало ей. Его сердце стало теперь ее сердцем.
— А с какой стати ты решил, что мы должны пожениться? Почему это?
— Потому что я хочу спать с тобой, а брак решает все проблемы с твоей возможной беременностью. Потому что мне нужна женщина в постели и в доме. Потому что я люблю тебя, а ты любишь меня. И наконец, потому, что ма заявила: если я на тебе не женюсь, то, значит, Господь не дал мне хотя бы столько разума, сколько он дал муравью. — Тай рассмеялся. — Она послала меня сюда за тобой и не велела возвращаться, пока ты не скажешь «да».
Очень нежно Тай приподнял Дженни настолько, чтобы заглянуть в ее заблестевшие глаза.
— Скажи «да», Дженни. Обещай, что выйдешь за меня. Обещай, что останешься здесь, что будешь сводить меня с ума и любить меня в молодости и в старости, когда нас окружат внуки. Обещай, что позволишь мне любить тебя до последнего моего вздоха. Обещай.
— О Тай! Я обещаю. От всего сердца обещаю тебе!
Безразличные ко всему на свете, кроме друг друга, они лежали, тесно прижавшись один к другому, возле каменной стенки, целовались и что-то говорили одновременно, пока на них не упала чья-то тень. Растерянно моргая и только теперь обнаружив, что никакой стрельбы больше нет, они встали на ноги, обменявшись смущенными взглядами.
Дон Антонио снял шляпу и широким жестом отвел ее в сторону, кланяясь.
— Добро пожаловать домой, сеньор Сандерс.
Тай помедлил, потом протянул руку, и дон Антонио пожал ее. Мужчины смотрели друг другу в глаза, молча вспоминая враждебное прошлое и как бы примеряясь к иному будущему.
— У меня подарок для вас обоих.
Не поворачивая головы, дон Антонио поднял руку, и один из его людей подвел коня. Луис Барранкас, накрытый полотнищем, лежал поперек седла. Не в мире почил этот человек.
— Этот подарок не смывает пятно позора с моей семьи. Точно так же никакое извинение не может искупить обиду, нанесенную вам, мисс Джонс.
Он гордо держал голову, но Дженни понимала, насколько тяжела для него эта минута. — К моему стыду, я приехал сюда, вняв мольбам отчаявшегося ребенка, но не верил ни рассказу Грасиелы, ни вашему, пока не увидел Луиса собственными глазами. — Дон Антонио холодно взглянул на двух переживших сражение кузенов, которых его люди держали под прицелом пистолетов. — Еще до наступления ночи я выясню до конца степень предательства нашей семьи.
— А Грасиела? — спросила Дженни, начиная чувствовать боль в раненом плече; она прислонилась к Таю, и тот обнял ее.
Дон Антонио поглядел очень пристально на тело Луиса.
— Кажется, я во многом ошибался, сеньорита. — Он повернулся к Таю и сказал: — Ни один из Барранкасов больше не ступит на землю Сандерсов с дурными намерениями. Если вы согласны, вражда между нашими семьями кончается здесь.
Тай помолчал, потом кивнул:
— Согласен.
Мужчины снова пожали друг другу руки.
— Грасиела хочет любить вас, сеньор, — мягко произнесла Дженни. — Дайте ей эту возможность.
Она подозревала, что обаяние этого чертенка уже начало действовать на деда. Если он даст Грасиеле хоть полшанса — а Дженни понимала, что так оно и будет, — то внучка обведет дона Антонио вокруг пальца в самое короткое время.
— Девочка пообедает сегодня вечером на асиенде, — внезапно сообщил дон Антонио. — Кто-нибудь из моих людей привезет ее домой на ранчо еще до наступления темноты.
— Отлично, сеньор, — прошептала Дженни. Еще до того, как дон Антонио выпьет свой послеобеденный кофе или зажжет сигару, он целиком будет принадлежать Грасиеле. Опустив голову, чтобы скрыть улыбку, Дженни заметила, что кровь стекает у нее по руке и каплет с пальцев. Она подняла голову и сердито посмотрела на Тая.
— Должна сказать, ковбой, что в качестве кандидата в мужья ты никуда не годишься. Ты не послал мне телеграмму, когда должен был ее послать, за это я еще долго буду на тебя злиться. А теперь ты стоишь здесь и болтаешь, в то время как каждому ясно, что я истекаю кровью у тебя на глазах. Я возьму да и передумаю выходить за тебя замуж.
Тай со смехом поднял ее на руки.
— Слишком поздно. Ты обещала выйти за меня, а я еще не встречал женщины, способной столь твердо держать слово, как ты. Так что ты теперь моя независимо от того, какой я есть.
Дженни с улыбкой положила голову ему на плечо, пока он нес ее к лошадям.
— Видно, так уж мне суждено, — сказала она. — Зато и ты теперь мой, и мне это по сердцу.
И Дженни, лежа у Тая на руках и пачкая кровью из раны ему грудь, решила, что нынче самый счастливый день в ее жизни.
Далеко не простые подводные течения сопровождали прием, который мать Тая устроила в честь его возвращения домой и помолвки с женщиной, занимавшей его мысли каждую минуту и каждый день его долгого и трудного выздоровления в мексиканской деревне, а потом пути домой, на север.
Люди Барранкасов и люди Сандерсов стояли по разные стороны решетки для барбекю и смотрели друг на друга с подозрением и недоверием. Эллен и дон Антонио обменивались любезностями и обращались друг к другу с чертовски изысканной вежливостью. Только присутствие других гостей препятствовало проявлениям открытой неприязни между двумя семьями.
Но этот день положил начало. Время принесет с собой новые встречи, и постоянные приятные соприкосновения изгладят из памяти былую вражду. Грасиела, которая весело перебегала от одной группы к другой, в конце концов приведет обе семьи к общему будущему.
