К удивлению Саймона Трасбат сделал большой глоток портвейна:
— И… э… мы тут размышляли, что и вы можете подумать над должностью.
У Саймона заухало в груди:
— О?
— Военного министра. Учитывая накопленный вами опыт в Индии, мы посчитали, что вы будете полезны в данной области, — Трасбат пронзил его взглядом. — Поскольку вы стремитесь однажды стать премьер-министром, такая должность — превосходный старт. Перед тем, как Ливерпуль добровольно уйдет в отставку. Что при текущем беспорядке в стране, надеемся, случится не слишком скоро.
Интересно, знает ли Трасбат, что Сидмут с Каслри намерены сместить Ливерпула? Наверняка нет, иначе ни за что не стал бы заводить об этом разговор с человеком, которого они хотят поставить на место Ливерпула.
Но они, вероятно, понимали, что подозрения уже витают в воздухе. Потому и сделали своё предложение, чтобы обыграть остальных и привлечь Саймона в свой лагерь. В обмен на его душу и беспрекословное подчинение ему жены.
Он глотнул портвейна, ошеломленный тем, что мир его покачнулся. Если только Трасбату и его соратникам удастся…
— Вам, правда, по плечу такие изменения? Добиться отставки обоих, и Сидмута и Каслри?
— Да. Особенно, если вы присоединитесь к нам. Поначалу, когда вы вернулись, мы не знали точно, кто ваши союзники, учитывая вашу прошлую дружбу с королём. Тогда в моём доме вы ясно дали понять, что выступаете против радикальных кандидатов, но я не был уверен, не подадитесь ли вы в другую крайность. Особенно, в свете вашей связи с Монтитом.
— Моим дедом?
— Он всегда неизменно стоял горой за Сидмута.
Для Саймона это оказалось новостью. К тому времени, когда он достиг возраста, который позволял ему занять место в парламенте, его дед уже давно ушёл с поста премьер-министра. Мурашки побежали по спине, когда Саймон вспомнил слова Луизы. Что он превращается в своего деда. Боже, помоги ему.
Внезапно Саймону пришло на ум, что Трасбату столько же лет, сколько было бы деду, будь он жив.
— Вы знали моего деда?
— Нет, лично не знал.
Судя по резкому тону, Трасбат что-то скрывал.
— Но знали достаточно, чтобы не одобрять, — предположил Саймон. Трасбат насторожился и Саймон добавил: — Я всё понимаю, поверьте. И мне очень хотелось бы услышать ваше искреннее мнение о нём.
— Он был сильным политиком, прозорливым переговорщиком и блестящим оратором, но…
— Но?
Трасбат нахмурился:
— Однажды на приёме я нечаянно услышал его разговор с леди Монтит. Его поведение было совершенно неджентльменским. Более того, я бы постыдился говорить такие… ужасные вещи моей Лилиан.
— «Неджентльменский». Весьма проницательная оценка характера моего деда.
— Но могу сказать, что вы другой, сэр, — продолжил Трасбат. — Более того, меня поразило, как вы ведете себя с женой. Можно многое сказать о человеке, потому как он обращается с женщинами, которые находятся на его попечении, не правда ли?
— Полагаю, вы правы, — произнёс Саймон, кровь стучала в его ушах.
Трасбат глянул на свои часы:
— К слову о супругах, я пообещал своей, что сегодня вечером обедаю дома, — он вопросительно посмотрел на Саймона. — Как насчёт упомянутого вопроса…
— У меня есть день на размышления, сэр?
— Разумеется, — он встал. — Полагаюсь на ваше благоразумие.
Саймон изобразил улыбку:
— Непременно. Я буду нем как рыба.
— Значит, встретимся завтра днём на собрании.
— Собрании? — спросил Саймон.
— Я ранее виделся с лордом Дрейкером. Он попросил сообщить Лилиан, что ваша жена созывает завтра собрание Лондонского женского общества. Поскольку предполагалось, что и Филден будет присутствовать там, я допустил, что на собрании объявят о вашей поддержке.
Нет. На собрании предполагалось объявить об уходе Луизы.
— Ах, собрание, — выдавил Саймон. — Напомните-ка, в котором оно часу?
Трасбат внимательно на него посмотрел:
— Дрейкер сказал в четыре.
— Отлично, — Саймон попытался улыбнуться. — Не уверен, смогу ли присутствовать. У меня может быть другая встреча. Но я постараюсь.
— Значит, надеюсь вас там увидеть.
Подобрав трость, Трасбат медленным шагом покинул комнату.
После ухода почтенного джентльмена Саймон ещё долго сидел, уставившись в портвейн. Отставка Ливерпула рассматривалась им как единственное решение проблем, навалившихся на нынешнее правительство. А всё потому, что Саймон метил на его место.
Предложение Трасбата открыло другие возможности. Пил был консерватором, но не принадлежал к старой когорте. Определенно, он придерживался ещё более умеренных взглядов, чем Сидмут с Каслри. И если такие люди как Трасбат намерены поддерживать его, значит, им тоже не терпится начать реформы, и не только в избирательной системе, но и в других сферах, требующих немедленного вмешательства. Например, в тюрьмах.
Значит, они могли бы осуществить то, что Саймон хотел сделать лично сам. И всё что требовалось от него, забыть пока о должности премьер-министра. Возможно, навсегда.
«Почему именно ты?»
В ушах звенели слова жены, когда он ставил бокал. Да, почему именно он должен быть премьер-министром? Он ответил, что только он мог гарантировать, что Англия будет двигаться правильным курсом. Это ли истинная причина? Или же Луиза нечаянно открыла правду — он действительно больше озабочен самоутверждением перед дедом Монтитом, чем заботой о стране?
Отрезвляющая мысль, и, весьма вероятно, одна-единственная. Даже теперь, когда перед Саймоном маячило предложение Трасбата, первым его побуждением было отказаться. И почему? Потому что ему придётся усмирить свои амбиции.
Потому что он не сможет доказать, что дед ошибался.
Саймон крепко сжал бокал. Луиза была права. Ему плевать на Англию — он всего лишь старается заткнуть окаянный голос мертвеца.
Желание упиться до беспамятства внезапно улетучилось, Саймон поднялся, отставил бокал, покинул клуб и в ошеломленном состоянии отправился домой.
Если он согласится на предложение Трасбата, то всё изменится. У Луизы больше не будет причин уходить из Лондонского женского общества, у его жены больше не будет повода смотреть на него с разочарованием и жалостью, от которой у него стыла кровь.
«Ты опять за своё, — почти слышал он презрительный голос деда. — Позволяешь своим страстям разрушить амбиции».
Разрушить? Или совершенствовать?
Что, если Луиза и в этом была права? Что, если он пытается контролировать не страсти, а чувства? Ту его частичку, что печется о фермерах, желающих представительства в правительстве, или об арестантках, которым нужна лишь капля доброты и возможность начать новую жизнь?
