но потом она едва выдержала невыносимые боли в горящий ногах, про то, что, узнав об оставшихся двух днях жизни Глеба, она ползала по селу, пытаясь найти помощь и, не найдя никого, сама поползла в лес помогать…
Домна слушала молча, но в конце не выдержала, опустила лицо в Яринины ленты и горько-горько заплакала.
— Матушка, родная, не плачь, — испугалась Тиша, бросаясь к матери. Она и не помнила плачущую мать.
— Ничего, ничего, доченька, я уже успокоилась.
Они прижались друг к другу и замерли…
— Только знаешь, что удивительно, — немного погодя медленно произнесла Тиша.
— Что? — чуть отстранилась Домна и посмотрела в глаза дочери.
— Мне кажется, что Хыля забывает про иголку.
— Как это?
— Ну, летом, например, она в подробностях всё рассказывала. Потом как будто смутно вспоминала. Когда тётка Кисеиха укололась иголкой, которая торчала между брёвен, я сразу подумала, не Хылина она? А Хыля забыла про неё, думала, что дядька Гора унёс её с собой. А я точно помню, что иголка в стене осталась. А теперь Хыля думает, что вовсе не было иголки. Просто она болела, а перехожие её вылечили. Как так, мамочка? Я боюсь Хыле напоминать.
— Не напоминай. Забывает, значит так надо, значит для неё это правильно. Эта девочка столько пережила, что просто в голове не укладывается. Мы тоже никому не скажем, кроме отца. Пусть эта будет наша тайна.
Вечером Домна всё пересказала Ивару.
На следующий день они вдвоём пошли к Кисею.
После смерти Кисеихи неожиданно для себя большухой в доме стала Калина. И теперь здесь многое по-другому. Но Кисей остался прежним: добрым, спокойным, молчаливым.
Когда Видборичи вошли в хату, он сидел в мужском куте, при свече лучины поправлял лошадиную упряжь.
Калина нянчилась с младенцем. Недавно у неё и Тихомира родился первенец. Хыли нигде не было видно, также, как и других членов семьи.
Поздоровались.
Домна и Ивар в пояс поклонились Кисею.
— Чтобы не случилось далее, никогда не сможем отблагодарить твою дочку. Много добра принесла она в нашу семью, от многого зла защитила. В нашем доме она самая желанная гостья. Даже не гостья, у нас она будет своя.
Кисей хотел было расспросить подробности.
— Зайди к нам когда сможешь, мы тебе расскажем.
Но Кисей так и не зашёл, не расспросил.
Горница с красными окнами на некоторое время опустела. Старшие дочки ушли к мужьям, а Тише одной было скучно там бывать. Но в последнее время в горенке опять допоздна стала гореть лучина. То Хыля по вечерам приходила. Девочки вдвоём пряли.
Зимний день короткий, а три больших красных окна давали много света.
И вновь, как и в прежние времена Тиша удивлялась ровным и прочным нитям, что словно тонкие струйки вытекали из рук подружки.
— Давай, я тебе ещё покажу, — не сдавалась Хыля.
— Да я, вроде, всё так же делаю! — удивлялась Тиша своей неудаче.
Тут же часто крутилась Забава, смотрела, училась, подрастала, но потом неизменно уходила в общую горницу.
Вечером баушка с внуками лезла на полати. Баушке всё тяжелее была взбираться, но полати она любила — самая тёплая часть хаты.
Ивар пообещал летом переделать ступеньки по-другому.
— Как боярыня будешь забираться.
И баушка ждала лета.
Айка уже был большой, но и он временами лез к баушке на руки, и она его укачивала:
— Бау, бау, баушка, — немного коверкала общепринятые слова. Но всё равно, у неё это приятно получалось. Так приятно, что послужило в дальнейшем к искажению слова бабушка, когда дети обращались к ней.
Потом дети вырастали, но привычное слово оставалось и уходило вместе с ними во взрослую жизнь.
Зима наступила в свой срок. Снежная, временами с крепкими морозами. Замело, завьюжило, нередко по утрам из хаты нельзя было выйти, снегом дверку замуровывало. Соседи помогали, откапывали друг друга…
— Ты глянь-ка, опять прётся, — сказала сама себе Крыпочка, после того, как в окне увидела двигающуюся над плетнём баушкину голову. И двигалась она, судя по всему, опять к ней.
Крыпочка ловко задвинула заслонку волокового окна и взгляд её заметался по хате. Чтоб придумать?
Крыпочка ещё даже и не придумала толком, а руки уже действовали. Схватили вёдра, опорожнили их, вылив в лоханки и корыта воду, а тут и уже сама Крыпочка догадалась, для чего это делает.
Схватила коромысло и в дверь.
Чуть-чуть не успела. В дверях столкнулась с баушкой, пришлось отступать.
— Здоров буди, подруженька разлюбезная, — фальшиво запела баушка.
Запыхавшаяся Крыпочка не успела нацепить любезную личину и недовольно скривилась.
Но понять Крыпочку можно. Зачастила подружка подколодная. Всю осень ходила, а теперь и в сугробах дорожку протоптала. И что ей надо? Крыпочка никак понять не могла. Сядет, и давай расписывать, какое хорошее молоко её корова даёт.
И ведь не принято расхваливать скотину перед знакомыми, а ну, как сглазят? Но баушка не заморачивается над приметами, знай себе хвастается. Да ещё добавляет, какое хозяйство у них хорошее, да и хозяйки одна лучше другой.
Заметила Крыпочка, что при этом всё в печку норовит заглянуть. Уж не колдует? Нехорошее подозрение заползло змеёй в сердце. Стала за баушкой следить в оба.
Но и баушку можно понять. Ну-ка, отдала домового ни за грош. Да ещё кому? А сами с чем остались? Вот и ходит, как на подённую работу, пытается уговорить вернуться.
Но не возвращается пока. Баушка после каждого визита к Крыпочке проверяла: ставила в погребе плошку молока и наблюдала, не уменьшается ли. Нет, не уменьшается.
То крынками таскал, а то глоточка не сделает. Был бы на месте, небось, сделал бы. Да и не один глоток.
Правда, баушка как-то запуталась, забыла, что крынки таскал всё же не домовой, а Малой. Ей бы подсказал кто-нибудь, но она свои мысли держала при себе.
Вот в таком неприглядном положении оказались две старушки. Неизвестно, чем бы на этот раз встреча закончилась, но тут до их старческих ушей донеслись какие-то крики с улицы. А уж, когда стали бить в било, поняли, что что-то случилось. Выскочили на улицу.
А на улице светопредставление. Народ кричал и бежал к реке.
— Никак, утоп кто-то? — страшная догадка осенила обеих одновременно, и старушки, подхватив длинные полы, как две курочки, засеменили к Русе, стараясь часто передвигать ногами, временами переходя на дробную рысь.
У проруби стояла, опустив голову вторая жена Асипы. Она только недавно родила девку. Асипиха её не крепко жалела, не дала толком оклематься. Вот и заставила в ледяной воде бельё полоскать. А кто же его
