– Я буду счастлива, разумеется, но… по правде говоря, мистер Тримбл справляется с этим гораздо лучше меня, не так ли?
– Полагаю, все зависит от того, что ты имеешь в виду.
– Вы позволите? – Похоже, мистер Тримбл еще не исчерпал запас своих нравоучений.
Отец согласно кивнул.
– Быть может, я и нашел более удачный способ работы с бумагами вашего батюшки и ведения его корреспонденции, но мои познания в ботанике и близко не могут сравниться с вашими. Вы обладаете логическим, даже философическим складом ума, чего мне никогда не достичь.
Отец согласно кивал головой:
– Это правда. Я возлагал на вас большие надежды, молодой человек, но…
– Но лишь несколько месяцев погружения в тему не могут заменить целой жизни, отданной науке.
Я растерялась:
– То есть, вы хотите сказать… Что ты хочешь этим сказать, папа?
Мистер Тримбл не задержался с ответом:
– Думаю, он хочет сказать, что все мы должны делать то, что получается у нас лучше всего. Вы же не станете уверять, что более всего на свете вам недостает возни со счетами от мясника или ведения корреспонденции вашего батюшки?
– Нет, не стану, но…
– Или что вы сожалеете о том, что не сами рассчитали миссис Харви. Или о том, что не дописали книгу об изготовлении восковых цветов.
– Нет, но…
– Тогда почему я не могу заниматься тем, с чем справляюсь, без ложной скромности, исключительно хорошо, предоставив вам возможность делать то, что прекрасно получается у вас?
– Но я…
– То, что некоторые вещи я делаю лучше вас, не должно вас смущать. Не всем суждено стать блестящими ботаниками, не правда ли?
– Нет, но… Я имею в виду… – А что я, кстати, имею в виду? И чего хочу?
Он взял с отцовского стола какие-то бумаги и направился к двери. Я последовала за ним:
– Означает ли это, что вы намерены остаться?
– На какое-то время.
Такой ответ меня не устраивал.
– Но как же ваша семья? Разве у вас нет перед ними никаких обязанностей?
– Перед моей семьей? Строго говоря, нет.
– А как же ваши овцы?
– Для этого у меня есть управляющий фермой. Так что я целиком и полностью в вашем распоряжении. А теперь прошу прощения, но мне надо заняться кое-какими счетами. – И он затворил за собой дверь.
Я повернулась к отцу:
– Он действительно намерен остаться?
– Думаю, да. Во всяком случае, он сам так сказал, верно?
Решение, которое еще месяц назад повергло бы меня в ужас и оцепенение, теперь наполнило мое сердце… Что это было, что это за теплое чувство, грозящее захлестнуть меня с головой? Это ведь не может быть щенячьим восторгом, не так ли? А если и так, то наверняка он вызван тем, что я получила обратно свое место. Более того, мне вернули свободу заниматься любимым делом.
Весь день мы с отцом обсуждали его заметки. За обедом у нас состоялись оживленные дебаты с мистером Тримблом по поводу классификации красного дерева, а именно: принадлежит ли оно к семейству Eucalyptus или нет. Мистер Тримбл имел безрассудство предположить, что не принадлежит.
Поднимаясь наверх, чтобы разойтись по своим спальням, мы договорились утром отправиться на прогулку. Но, проснувшись, обнаружили, что с запада налетела буря, и мистер Тримбл убедил нас остаться дома. Поэтому я устроилась в малой гостиной и принялась за иллюстрацию, а мистер Тримбл работал за своим столом с микроскопом. Прошло довольно много времени, прежде чем я заметила, что чай мой давно остыл.
Около полудня кто-то дернул дверной звонок и я услышала в холле шаги мисс Хэнсфорд. Через несколько минут она поспешила ко мне и прошептала:
– К нам пожаловала графиня Кардингтон, чтобы повидаться с мистером Эдвардом Тримнелтонбери. Я сказала ей, что такого здесь нет, но она настаивает, что есть. Его ведь здесь нет… не правда ли?
– Если и есть, то я его в глаза не видела. Быть может, она перепутала нашего мистера Тримбла с этим своим господином Бери. Вы уверены, что она в здравом уме?
Служанка подалась ко мне еще ближе:
– Не только. Она совершенно уверена, что он находится здесь.
– Вы не могли бы сообщить ей, что его здесь нет?
– Она уверяет, что есть.
Мистер Тримбл рассматривал предметное стекло и, судя по всему, не прислушивался к нашему разговору. Я представила себе женщину, стоящую на пороге нашего дома с явным намерением войти. Ничто не вызывает такого раздражения, как человек, настаивающий на правдивости того, что решительно невозможно по определению.
– В таких случаях, мисс Хэнсфорд, нужно быть вежливой, но твердой.
Я вновь взялась за кисть, пытаясь вспомнить, на чем это я остановилась.
Она вздохнула и воинственно вздернула подбородок, словно готовясь к решительной битве:
– Я постараюсь сделать все, что в моих силах, мисс Уитерсби. – Расправив плечи движением, которое заставило бы адмирала гордиться ею, она направилась в прихожую.
Вскоре оттуда донеслись пронзительные крики.
– Что это за шум? – осведомился из-за своего стола мистер Тримбл. – Или к нам снова пожаловала мисс Темплтон?
– Для мужчины, который настойчиво уверяет, будто доброта – непременное отличие джентльмена, ваши слова свидетельствуют о несомненном отсутствии столь похвальной добродетели.
– Вы путаете доброту с долготерпением, мисс Уитерсби. Если первое можно применять при любом удобном случае, то второе имеет обыкновение истощаться вследствие чрезмерного употребления, и тогда его бывшего владельца уже нельзя обвинить в отсутствии добродетели.
Из холла тем временем по-прежнему доносились голоса, становившиеся все громче.
Он прищурился:
– Это не похоже на мисс Темплтон.
– Это какая-то женщина – графиня Кардингтон, как назвала ее мисс Хэнсфорд, – спрашивает некоего мистера Как-Там-Его-Зовут-Бери и настаивает, что мы его прячем у себя. Я заверила ее, что такого… С вами все в порядке, мистер Тримбл? Что-то вы побледнели и осунулись.
– Графиня Кардингтон?
– Вы с ней знакомы? В таком случае, быть может, вам удастся убедить ее проявить благоразумие.
Прежде чем он успел встать со стула, в прихожей раздались чьи-то шаги и в комнату ворвалась женщина в подбитой мехом мантилье и меховой же муфте.
– Эдвард! Дорогой мой! – Если найти мистера Тримнелтонбери не удалось, то мистер Тримбл, очевидно, показался ей подходящей заменой, поскольку она подплыла к его столу и подставила ему щеку для поцелуя.
Самое поразительное заключалось в том, что он повиновался. Он встал и поцеловал ее!
После чего, обернувшись ко мне, он проговорил:
– Мама, могу я представить тебе мисс Уитерсби? Мисс Уитерсби, леди Кардингтон.
Мама… Эта женщина – его мать? Но, если она была леди Кардингтон и графиней, то разве это не означает, что сам он является… сэром? По меньшей мере! Вопрос теперь заключался не в том, кто таков этот мистер Тримнелтонбери, а кем был мистер Тримбл?
