Колетт и Джеймс помогли мне подняться. Меня шатало, тошнило, комната кружилась перед глазами. Я несколько раз глубоко вздохнула, а затем, отстранив Джеймса со словами: «Благодарю, я пойду сама», – медленно, но ровно стала подниматься по лестнице. Перед Жаком и Арнольдом я остановилась. Жак нервно сглотнул слюну. Он был испуган и безуспешно пытался скрыть это. Арнольд нес свою ненависть ко мне как знамя – гордо и торжественно. В тот момент я пожалела, что у меня нет при себе ни пистолета, ни шпаги. С каким бы удовольствием я отправила к праотцам обоих. На середине лестницы я обернулась. Три старухи в черном враждебно смотрели на меня из открытых дверей гостиной. На их лицах читалась лишь ненависть. Двое извращенцев наблюдали за мной молча, тоже почти не скрывая ненависти: один за то, что я помешала его роману, другой – потому что я оказалась сильнее. И лишь лицо молодой девушки выражало любовь и участие. Колетт стояла на пороге взрослой жизни, но до сих пор не могла разобраться ни в своей душе, ни в отношении к миру. Была ли я такой же в шестнадцать лет? Смотрела ли я в будущее с тем же страхом, нетерпением и надеждой? Конечно, все было так же, хотя я уже почти забыла себя шестнадцатилетнюю. А третий мужчина, раб, жизнь которого целиком зависела от хозяев, смущенно опустил глаза. Бедный Джеймс, он, как и я, был пленником. С одной лишь разницей – он в отличие от меня не мог бежать из своей тюрьмы.
Я повернулась к ним спиной. Цепляясь за перила, медленно поднялась по ступеням. В комнате силы оставили меня, и я упала на пол. Тогда я заплакала. Заплакала молча, одним сердцем.
Так меня и застала Саванна. Она молча раздела меня и уложила в постель.
– О, мисси, мы должны уехать отсюда. Здесь дьявольское место, все люди здесь злые. Нам надо отсюда уходить.
После ухода Саванны я провалилась в сон. Когда я проснулась, в доме было темно и тихо. Меня бил озноб, и болела голова, я чувствовала какое-то беспокойство и страх. Я решила спуститься в библиотеку – там в шкафу держали бренди, отличное успокоительное. Если алкоголь не поможет, можно попробовать почитать что-нибудь приятное и легкое.
Чтобы никого не разбудить, я на цыпочках спустилась по лестнице и уже взялась за ручку двери, как услышала голоса, доносящиеся из библиотеки.
– Не будь дураком, Жак, существует только один путь.
Я узнала голос Арнольда, ясный, четкий и настойчивый.
– Нет. Это… немыслимо, Арнольд, – простонал Жак. – Должен быть иной путь. Насилие…
– Это единственный путь. Чего ты боишься? Она не заслуживает жизни после всего, что она тебе сделала.
– Я не хочу больше об этом говорить! – почти прорыдал Жак. – То, что ты предлагаешь, чудовищно! Ты говоришь так, будто сошел с ума, Арнольд. Ты… ты пугаешь меня.
– Замолчи и слушай! Эта шлюха не принесла тебе ничего, кроме неприятностей. Твои родные ненавидят ее и будут тебе только благодарны…
– Нет! Арнольд! Арнольд…
Я услышала звук пощечины и следом – жалобный вой Жака. Я живо представила его – с квадратными от страха глазами и трясущимися руками, протянутыми в мольбе. Я знала, что сейчас лицо его искажено болью и мукой. Он будет стенать и жаловаться, но в итоге Арнольд победит: Жак сделает то, что ему прикажут.
– Ты жалкий трус, – процедил Карпентер. – Не знаю, зачем я с тобой связался. Я ухожу, Жак, и больше не вернусь.
Я спряталась за портьеру. Дверь открылась, и темноту холла прорезала полоса света.
– Арнольд, прошу, не оставляй меня. Я не перенесу, если ты меня бросишь. Прошу тебя, я сделаю все, что ты захочешь, только…
Дверь снова закрылась. Я не стала слушать дальше. Вернувшись к себе, я присела на край кровати, силясь унять нервную дрожь. Думай, думай, говорила я себе. Арнольд хочет твоей смерти, и Жак тоже, хотя он по слабости духа и не признает этого. В любое время могут тебя убить. Завтра, а может, и через год. Арнольд хитер, он сумеет выбрать нужный момент и представить происшедшее как несчастный случай.
Я понимала, что должна бежать отсюда как можно скорее. Гарт! Я уеду с ним. Он мне не откажет. Наоборот, он будет рад. Я не скажу ему об истинных причинах – просто хочу быть с ним рядом и все. И это отчасти будет правдой.
В эту ночь я не сомкнула глаз. За два часа до рассвета я оделась и собрала небольшой саквояж с самым необходимым. Я не могла взять с собой Саванну. Оставалось надеяться, что она поймет и простит меня.
Я написала Жаку записку, в которой сообщила, что не могу больше жить в этом лишенном любви супружестве и для нас обоих будет лучше, если я уеду. Я оставила записку на туалетном столике вместе со всей имеющейся у меня наличностью. Саванна найдет записку и передаст ее семье, а деньги оставит себе. Они понадобятся ей для возвращения в Новый Орлеан.
Перед тем как уехать, я прошла в кабинет на первом этаже. Открыв сейф, я достала оттуда все деньги – около пятисот долларов, сотню спрятала в саквояж, а остальные – в маленький мешочек у пояса и вышла из дома через черный ход. На востоке уже вставало солнце.
Забрав из конюшни верного Вельзевула, я направилась к сараям, туда, где жили рабы. Остановившись у одной из хижин, я тихонько постучала. Амо сразу же открыл мне. Он был уже одет – рабы привыкли вставать с рассветом.
– Миссис Элиза, что вы…
– Мне некогда объяснять, Амо, – сказала я быстро. – Я ухожу навсегда. Вот, держи.
Я отстегнула с пояса мешочек с деньгами и отдала ему.
– Раздели на всех. Мне жаль, что моим планам не дано осуществиться. Может быть, вы сможете купить на деньги зимнюю обувь или… оружие.
Амо удивленно округлил глаза и раздул ноздри.
– Я попрошу мистера Мак-Клелланда купить вас всех, когда Жак надумает продавать поместье. Он сделает это для меня, я знаю, и тогда, возможно, я помогу вам стать свободными. Прощай, Амо.
Я протянула руку темнокожему богатырю. Он взял мою руку и на мгновение задержал ее в своей огромной ладони.
– Прощайте, мисси. Удачи вам, и да благословит вас Господь.
Оседлав Вельзевула, я поскакала прочь с «Ля Рев», навстречу своей свободе, навстречу Гарту. Вскоре показался знакомый домик под камышовой крышей, но сейчас, в бледном предутреннем свете, он выглядел совсем не так, как вчера, – неприветливо, мрачно. Сердце мое забилось сильнее: эта убогая хижина напомнила мне о чудесных часах, проведенных здесь накануне.
С холма подул легкий ветерок. Вельзевул нервно зафыркал, прядая ушами, а когда я привязала его к перилам крыльца, он заржал и стал бить копытом землю. Я погладила его морду, шепча ласковые слова. Коню передалось мое возбуждение, подумала я.
Я поднялась по прогнившим ступеням на крыльцо. Ветер набирал силу, траурно завывая в соснах, где-то вдали закричала голубка. Мне вдруг показалось, что я очутилась в страшной сказке – одна, на опушке глухого леса, отсюда кричи – не докричишься. Но я подавила беспокойство – ведь опасность осталась позади.
