Генрих вступил в поединок со своим старым врагом, герцогом Савойским. Королю удалось в первом же заезде сбить противника с коня. Во втором заезде копье герцога ударило короля в грудь и сорвало с седла. Генрих рухнул на землю и с минуту лежал неподвижно. Я вскочила с места. Диана легонько притронулась к моей руке, пытаясь успокоить. И в самом деле, Генрих встал и помахал рукой аплодирующим зрителям. В третьем заезде никто из всадников не упал. Матч закончился ничьей — отличный результат, потому что мой амбициозный супруг не переносил поражений и не имел желания снова биться с герцогом Савойским.
Вторым соперником Генриха был герцог де Гиз. За три заезда Генрих был единожды сбит с седла, как и де Гиз. Таким образом, была зафиксирована еще одна ничья.
Настал вечер. Солнце низко опустилось, и наш балкон, выходивший на запад, нагрелся до чудовищной температуры. Даже Диана, редко потевшая, вынуждена была промокать лоб платком. Я заслонила глаза от ослепительного света и сосредоточила все внимание на зрелище.
Последним противником короля был Габриель де Монтгомери, капитан шотландских гвардейцев. Поскольку это был последний заезд, толпа уменьшилась, и некоторые измученные жарой аристократы начали покидать галерею.
Диана была в элегантном платье из черного бархата и белого атласа — цвета плюмажа на шлеме моего мужа. Попона на лошади короля была выдержана в тех же цветах.
— Будем надеяться, что его величество одержит победу, — прошептала Диана мне на ухо. — Капитан де Монтгомери посмеялся, когда ответил на вызов короля. Ему не терпится сразиться с его величеством. Монтгомери интересно, может ли Генрих на сорок первом году жизни владеть оружием так же хорошо, как он в свои двадцать девять лет.
Я посмотрела на Марию. Она не сводила глаз с Монтгомери и быстро обмахивалась веером. Плюмаж на шлеме капитана был алым, рукава — черными, его копье было окрашено полосками тех же цветов. Я не могла видеть, был ли у него цвет Марии — белый.
Красный — цвет Марса, черный — Сатурна.
«Поединки могут случиться и без войны», — вспомнила я слова Руджиери.
В этот момент к нам присоединился герцог де Немур. Он уже закончил единоборства и явился засвидетельствовать свое уважение дофину и его жене. Прежде чем он мне поклонился, я взяла его за руку и тихо произнесла:
— Его величеству в последнее время нездоровится, а эта жара совсем его доконала. Прошу вас, поговорите с ним. Скажите… нет, попросите, ради его жены, отказаться от последнего поединка и прийти ко мне.
Немур, любезный человек, двумя годами старше моего мужа, низко поклонился и поцеловал мне руку.
— Madame la Reine, без него не вернусь.
Я ждала, затаив дыхание, пока Немур шел до павильона короля. Мой супруг уже сидел на коне. Завидев герцога, Генрих нагнулся, выслушал его и что-то быстро ответил.
Немур помедлил, поклонился и отправился назад один. Мой муж натянул поводья своего красивого Несчастливца и вывел его на место поединка.
Герольды дали сигнал к началу схватки. Я сидела ни жива ни мертва.
— Monjoie! — закричал мой супруг.
Монтгомери издал тот же клич.
Лошади пустились вскачь; когда мужчины столкнулись тяжелым стальным облачением, животные заржали и встали на дыбы. Оба всадника упали. Я молча прижала руку к сердцу. Генрих поднялся на колени, встал и вернулся к лошади, сильно прихрамывая. Грум выбежал из павильона помочь ему, но мой гордый муж его оттолкнул. Монтгомери быстро вскочил на ноги и уже сидел на лошади.
— Простите меня, — раздался чей-то голос.
Оглянувшись, я увидела герцога де Немур.
— Простите меня, Madame la Reine, — повторил он. — Я не сдержал своего обещания. Его величество просил меня передать вам: «Я борюсь из любви к тебе».
Ответить я не могла: слишком была напугана оружием Монтгомери. Металлический наконечник, который надевали на копье, чтобы предотвратить смертельное ранение противника, свалился. Наверняка Монтгомери это заметил, но не вернулся в павильон исправить оплошность, а вывел своего коня на исходную позицию. Оруженосец позади него сообщил о потере наконечника, однако Монтгомери как будто его не услышал.
К тому моменту мой муж, настроенный только на победу, уселся на Несчастливца. Он поднял забрало, утер со лба пот и дал сигнал Монтгомери, что можно продолжать.
Я чувствовала себя так же беспомощно, как во сне: не могла шевельнуться, пропал голос. Генрих опустил забрало и проигнорировал слова оруженосца о том, что следует застегнуть шлем. Монтгомери не слышал — или не хотел слышать — то, что кричал ему его охрипший оруженосец.
Толпа тоже увидела, что на копье нет наконечника. Диана снова положила ладонь мне на руку — теперь уже от страха, — но, как и зрители, молчала. В умирающем свете дня ее белое платье казалось серым.
Король, не дожидаясь звука труб, двинулся вперед.
Я поднялась на ноги. Мир затих, раздавался лишь клич «Monjoie!» и цокот копыт. Монтгомери и Генрих сошлись в единоборстве.
Отделенные друг от друга низким забором, лошади столкнулись мордами и заржали. Вдруг раздался громкий треск: копье Монтгомери разлетелось на мелкие кусочки.
Но Генрих не упал.
Он пьяно зашатался и стал клониться вперед, теряя поводья и слабо хватаясь за шею Несчастливца. Лошадь понесла. Подоспевшие грумы схватили поводья и вывели ее на открытое истоптанное копытами пространство. Седовласый Монморанси выскочил из павильона короля. Он осторожно взял моего мужа за плечи и с помощью подбежавшего Франсуа де Гиза опустил Генриха на землю.
Молодой лев превзойдет старого
На поле битвы в одиночном поединке. Он
Пронзит его глаз через золотую клетку.
Две раны в одном, затем умрет мучительной смертью.
Шотландец Габриель де Монтгомери не был королевским львом, но в тот день выступал за молодую Марию, свою королеву.
Цвета померкли в закатном солнце. На фоне красного неба выступили темные фигуры, стаскивающие облачение с моего неподвижного мужа. С помощью слуги де Гиз снял с короля позолоченный шлем. Тотчас хлынула кровь. Капитан де Монтгомери опустился на колени.
От пронзительных воплей звенело в ушах. Кричали Диана, Франсуа, сотни аристократов, тысячи простолюдинов. Дофин подле меня потерял сознание и повалился вперед. Мария поймала его, лицо ее побелело, как и платье, в котором она была. Я не стала ее обвинять и даже не оказала помощь сыну. Я сбежала с балкона по ступеням на мощеную дорожку.
Черные железные ворота, выходившие на улицу Сен-Антуан, были открыты. Я увидела маленькую мрачную процессию: окровавленный Генрих лежал на носилках, которые держали шотландские гвардейцы. Короля сопровождали старый Монморанси и Франсуа де Гиз. Я протолкнулась к мужу и задохнулась от шока.
