Дома Энн уже застала первых гостей, приглашенных на сегодня. Они удивленно посмотрели на нее, когда она остановилась, чтобы извиниться за опоздание. Энн быстро взбежала по лестнице и попала в руки взволнованной Елены, ждавшей ее, чтобы переодеть к обеду. «Обидно, черт побери, — подумала она, — появись я на несколько минут раньше, можно было бы сослаться на головную боль, но теперь меня уже видели, так что придется спуститься к гостям». Энн казалось, что обед никогда не кончится. Она с трудом пыталась поддерживать светскую беседу. Она была слишком взволнована, слишком раздражена, в мозгу у нее все время вспыхивало слово «Продано». Чтобы как-то пережить этот вечер, она пила слишком много и слишком быстро.
Только после полуночи она осталась наконец наедине с Алексом.
— Дорогая, ты была так напряжена весь вечер, но все равно я восхищен твоей выдержкой. — Он протянул ей бокал с бренди. — Тебе не следовало ездить туда одной. Почему ты не сказала мне о своих планах? Я остановил бы тебя, избавил бы от потрясения.
Сознание Энн было затуманено вином и переживаниями, поэтому ее не удивило, что Алекс знает, где она была. Подумай она об этом, то сообразила бы, что не успела еще ни о чем ему сообщить. Она начала подробно рассказывать, что застала в Кембридже, о чувстве стыда, которое испытала, когда перед ней захлопывали одну дверь за другой.
— …как будто я какая-то гнусная преступница. Не сомневаюсь, что эти женщины знают, где он. Это Питер велел им не сообщать мне своего адреса. Как он мог так меня унизить? — возмущалась она.
— Забудь о нем, любимая.
— Как я могу о нем забыть? Ведь он мой сын, черт возьми! Я хочу видеть свою внучку, я имею право ее видеть! — Она сердито повернулась к нему лицом. — Как тебе в голову приходят подобные глупости?!
— Но ты не должна заискивать перед ним. Разве у тебя нет гордости? Он совершенно ясно дал понять, что не хочет иметь с нами ничего общего. У него не хватило даже вежливости ответить на твои приглашения. Чему же ты удивляешься, Анна?
— Гордость иногда очень дорого обходится, — с горячностью ответила она. — Однако исчезнуть таким образом… А Фей сейчас в Германии. Я ничего не могу выяснить… — Она стояла перед ним, в отчаянии сжимая руки.
— Эдинбург, Нью-Таун, Батхерст-террас, 66.
Энн резко обернулась:
— Так ты знаешь. Откуда?
— Я многое знаю, дорогая.
— Но почему ты не сказал мне? Почему утаил? — сердито спросила она.
— Я, собственно говоря, не собирался ничего скрывать, просто не знал, как тебе сообщить, чтобы не причинить боли. Не хотел, чтобы ты переживала, вот и молчал. Но сейчас я жалею об этом. Если бы ты знала, то не бросилась бы туда, не предупредив меня. Мне не нравится, когда ты так поступаешь, Анна.
— Значит, ты знал, что он продал дом! — сказала Энн, не обращая внимания на прозвучавшее в его словах осуждение. Сегодня его требовательность выводила ее из себя.
— Да.
— Поразительно! Ты знал — и не счел нужным сообщить мне, его матери!
— Я ведь уже объяснил тебе это, Анна, и не понимаю, почему ты продолжаешь сердиться.
— А как ты узнал? Как получилось, что тебе все это стало известно, в то время как я ничего не знала?
— Меня это интересовало, и я постарался выяснить.
— А меня, значит, это не интересует? — Она уже кричала. — Как ты смеешь шпионить за моей семьей и скрывать это от меня?
Кипя от ярости, она налила себе еще бренди, даже не спросив у Алекса, налить ли ему.
— Дорогая, ты слишком много пьешь…
— Я буду, черт побери, пить сколько захочу! — С вызывающим видом она сделала большой глоток и закашлялась. — А почему именно Эдинбург?
— Насколько я знаю, он получил назначение в Эдинбургский университет. На прежней работе у него не слишком удачно все складывалось. — Алекс улыбнулся своим мыслям. — Он выгодно продал свой прежний дом и сумел приобрести получше. Не волнуйся, у твоего драгоценного сына прекрасное жилище. Когда твоя внучка родилась, она весила восемь фунтов две унции. Назвали ее Эмма-Джейн. Салли чувствует себя хорошо, роды были легкими. Жалованье у Питера такое же, как и раньше, но он получил восемьдесят процентов по закладной и смог вложить полученные от продажи дома деньги в ценные бумаги. Все его вложения совершенно надежны, небольшой риск связан, кажется, только с акциями Австралийских копей. — Алекс засмеялся, увидев удивленное лицо Энн.
— Не надо, не надо! — закричала она, закрывая уши руками. — Откуда у тебя все эти сведения?
— Мне не стоит большого труда узнать что угодно о ком угодно. Я подумал, что следует навести справки о твоем сыне.
— О Алекс, это ужасно! Настоящий шпионаж! — Плечи Энн затряслись.
— Нет, дорогая, я делаю это ради тебя. Питер меня не интересует, его судьба мне совершенно безразлична. Он не заслуживает твоей любви. Его отношение к тебе вызывает у меня презрение.
Алекс попытался обнять ее, чтобы успокоить, но Энн отшатнулась от него. В глазах у нее мелькнула догадка.
— Ведь за всем этим стоишь ты, правда? Он не собирался покидать Кембридж, ему там нравилось. Неважное положение на работе было, как я понимаю, спровоцировано тобой. Ты хотел таким образом отомстить ему?
— Дорогая, то, что ты сейчас говоришь, ни в какие ворота не лезет. Ну как я мог повлиять на деятельность такого учреждения, как знаменитый кембриджский университет? — Он широко расставил руки и с вопрошающим выражением склонил голову набок.
— Не знаю как, но уверена, что за всем этим стоишь ты! В тот рождественский вечер ты сказал, что мог бы уничтожить его, если бы захотел. Я запомнила твои слова! — Она повернула к нему заплаканное лицо. — О Алекс, как ты мог?
Несмотря на сопротивление, он обнял ее.
— Все, что я делаю в жизни, Анна, я делаю ради тебя, ради твоего благополучия! Для тебя, несомненно, лучше, что Питер в Эдинбурге. Не плачь, любовь моя… Постарайся забыть. Поверь, так и в самом деле для тебя спокойнее. Сын только причиняет тебе боль. Не старайся с ним помириться. Предоставь ему жить так, как ему нравится. У тебя теперь есть я!
Энн прильнула к нему. Его сильные руки обнимали и, как всегда, успокаивали ее. Раздражение, вызванное его поведением, стало ослабевать. Как ребенок, она провела по глазам тыльной стороной ладони. Алекс достал платок и осторожно вытер ей лицо. Она прислонилась к нему, совершенно опустошенная, без чувств, без желаний.
— Да, Алекс. Ты прав. Если он этого хочет, пусть так и будет. У меня больше нет сына! — сказала она, сдерживая слезы.
В конце недели Энн не просто пригласила Фей в Гэмпшир, но потребовала, чтобы та приехала.
