Энн прильнула к нему. Его сильные руки обнимали и, как всегда, успокаивали ее. Раздражение, вызванное его поведением, стало ослабевать. Как ребенок, она провела по глазам тыльной стороной ладони. Алекс достал платок и осторожно вытер ей лицо. Она прислонилась к нему, совершенно опустошенная, без чувств, без желаний.
— Да, Алекс. Ты прав. Если он этого хочет, пусть так и будет. У меня больше нет сына! — сказала она, сдерживая слезы.
В конце недели Энн не просто пригласила Фей в Гэмпшир, но потребовала, чтобы та приехала.
— Ты знала, что Питер собирается продать дом и переехать в Эдинбург? — спросила она у дочери еще до того, как та вышла из машины.
— Нет, а разве он уехал? — довольно равнодушно спросила Фей, снимая чемодан с заднего сиденья и спрыгивая на землю. — Позволь, мамочка, — проговорила она, так как Энн загородила ей дорогу.
— Ах, оставь, Фей! Ведь вы всегда стояли горой друг за друга! Ты не можешь не знать, что с ним происходит!
Они направились к дому.
— В данном случае не знаю. Я уже несколько месяцев не видела Питера. Он не докладывает мне о каждом своем шаге! — резко ответила Фей.
— Я не верю тебе!
— Благодарю! Как это мило! — Фей опустила чемодан на посыпанную гравием дорожку. — Ты собираешься так разговаривать со мной весь уик-энд? Тогда лучше мне уехать.
— Я должна докопаться до правды!
— Обвиняя меня во лжи, ты этого не добьешься!
— Прости меня, Фей! Я не хотела тебя обидеть. Дело в том… Все это так странно, так возмутительно! Если судить по поведению Питера, то я совершила нечто ужасное, но я-то не знаю что, и это сводит меня с ума. В довершение всего я уверена, что за переездом Питера в Эдинбург стоит Алекс, и меня это беспокоит.
Она толкнула входную дверь, они пересекли холл и стали подниматься по лестнице.
— Алекс молодец, если это он заставил Питера переехать. Давно пора, чтобы кто-нибудь поставил на место моего никудышного братца!
— Фей, как ты можешь такое говорить! Вы с Питером были так дружны!
На лестничной площадке Фей остановилась и посмотрела на мать.
— Всегда одно и то же! — раздраженно воскликнула она. — Мне это надоело! Да, мы с ним близнецы и, может быть, когда-то и были дружны, но вовсе не следует, что это длится до сих пор. Если хочешь знать, я его теперь не выношу. Не отрицаю, что продолжаю любить его, но он уже много лет мне совсем несимпатичен.
— Боже мой, Фей, у меня совершенно такое же чувство! — сказала Энн, открывая дверь в свою спальню.
— Тогда к чему весь этот шум?
— Я хочу видеть внуков и имею на это право. Знаешь, что он мне ставит в вину?
— Понятия не имею!
— Правда?
— Ты собираешься снова обвинять меня во лжи? — спросила Фей, присаживаясь у туалетного столика Энн и нюхая один за другим ее флаконы с духами, — она всегда так делала, приезжая.
— Нет, — спокойно ответила Энн, — я просто хочу знать, вот и все!
— Не стоит спрашивать меня о чем бы то ни было. Мы с Питером страшно разругались, и я уже несколько месяцев с ним не разговаривала. Это истинная правда, мамочка!
— Вы поссорились? Из-за чего?
— Мне не хотелось бы об этом говорить. Ладно? — Фей обвела взглядом комнату. — Ты совершенно преобразила этот дом, мамочка. Он больше не похож на музей, здесь теперь приятно находиться.
— Ты в самом деле так думаешь? — Энн и не заметила, как Фей переменила тему.
— Но не всем по вкусу эти изменения.
— Разве мнение других имеет значение? Это твой дом. Кстати, говорил ли тебе Алекс, что он предложил мне работу? Пост консультанта-дизайнера на всех предприятиях фирмы «Георгопулос». Я и представления не имела, что их так много.
Фей сообщила эту новость почти будничным тоном.
— Правда? О, Фей, это просто замечательно! Невозможный человек, он никогда ни о чем мне не говорит, но уж об этом-то мог бы сказать! Ты согласилась? Может быть, я тогда буду чаще тебя видеть!
— Вероятно, соглашусь. Это не работа — мечта! У меня будет где развернуться. И денег будет больше. Твой муж, знаешь ли, неплохо платит. — Она усмехнулась, но ее слова не вызвали ответной улыбки у Энн. — Не обижайся, мамочка. Он не сказал тебе скорее всего потому, что не был уверен в моем согласии. Подумай сама — ведь ты была бы разочарована, если бы я отказалась?
— Возможно, ты и права. А жить ты будешь с нами, как Янни и Найджел?
— Нет, мамочка, уж это никогда. Могу себе представить, как ты пилила бы меня за мои похождения!
— У тебя появился кто-то?
— Вот видишь, ты всегда пытаешься что-то разузнать, — с упреком сказала Фей, но при этом добродушно улыбнулась матери. — Видно, лучше тебя не мучить. Нет, я теперь вольная птица. Может быть, у тебя есть кто-нибудь на примете? Тогда по крайней мере от твоего любопытства была бы польза. — Она засмеялась.
— А Найджел тебя не привлекает?
— Брось, мамочка! Он очень славный, но для меня, пожалуй, слишком мягкотелый. Ты так не считаешь?
— Нет. Меня возмущает, что все к нему относятся как-то свысока. У этого молодого человека гораздо больше достоинств, чем у всех твоих приятелей, вместе взятых, но они не бросаются в глаза… Впрочем, ты, вероятно, права, он слишком чувствителен для такой женщины, как ты! — добавила Энн более резко, чем ей хотелось бы.
— Вот спасибо! Участие, которое ты в нем принимаешь, просто трогательно. — Фей громко рассмеялась. — А Янни женат?
— Нет, но на твоем месте я не стала бы им интересоваться.
— Почему? Я думала, он тебе нравится.
— Я в этом не уверена. Не знаю, в чем дело, может быть, его самоуверенность действует мне на нервы. Алекс, конечно, не выносит ни малейшей критики в его адрес, но из двух его помощников я, безусловно, предпочитаю Найджела.
Фей удивленно подняла брови. Энн засмеялась:
— Хорошо, хорошо, молчу. Да оставь же наконец в покое мои флаконы! У нас масса гостей к ленчу. Пойдем, я покажу тебе твою комнату, ты еще не видела ее после ремонта.
Легко было сказать: «У меня нет сына», — но жить с этой мыслью оказалось совсем непросто.
В редкие часы, когда Энн бывала одна, она мысленно возвращалась к событиям последнего времени и осуждала отношение Питера к появлению Алекса в ее жизни. Но по мере того как она продолжала рассуждать и анализировать поведение сына, для нее становилось все очевиднее, что по отношению к ней он изменился задолго до ее знакомства с Алексом. Какая воображаемая обида могла вызвать такое ожесточение? Это было необъяснимо, загадочно. Ей очень хотелось поговорить с сыном и все выяснить, но гордость не позволяла решиться на такой шаг из-за риска подвергнуться новым оскорблениям.
