Арка у входа на мост была посвящена Миру и Супружеской Любви.
На ней был изображен Марс, сраженный Гименеем и обезоруженный Амуром; Меркурий и Ирида, держащие рядом портреты молодых супругов под материнским взором Юноны — Анны Австрийской. Дальше шли аллегорические пары персонажей, напоминавшие о благах счастливого союза. Честь и Плодовитость или, к примеру, Верность, несущая обручальное кольцо, и Брачный Союз с двумя сердцами, пронзенными стрелой.
Со стороны Нового рынка на главной картине был нарисован Геркулес с лицом короля и Минерва с лицом королевы, а посредник между ними, Меркурий, — кардинал Мазарини. С небес спускались святой Людовик и Бланка Кастильская, чтобы благословить молодоженов, а на земле Амуры и объединенные народы пели «Гименей! Гименей!».
На самом мосту, по всей длине улицы, где с домов сняли вывески, высились гигантские кариатиды высотой с первый этаж. На вытянутых руках они держали по одному-два медальона, «выкрашенных под бронзу», с портретами всех французских королей в порядке наследования престола, начиная с Фарамона и заканчивая Людовиком XIV. Основание моста было увито гирляндами цветов и плодов, раскрашенных весьма правдоподобно.
Ожидая возможности подобраться поближе и рассмотреть украшения, Анжелика вновь оказалась в толпе и услышала рассказ о самой ужасной катастрофе, которую когда-либо знал Париж — не считая войн и массовых убийств. Эта история была связана с первым мостом Нотр-Дам, на котором тоже стояли дома, и представляла собой одну из самых известных и страшных городских легенд, всегда заставлявшую слушателей задерживать дыхание. В преддверии нового века, точнее, в 1499 году, несколько плотников предупредили, что «некоторые сваи моста настолько износились, что вот-вот треснут, и что необходимо удалить их и заменить новыми».
Как это часто бывает с предупреждениями, простейшими формами пророчеств — а Бог свидетель, что в своем отечестве нет пророков, — эшевены пренебрегли новостью, принесенной плотниками, и не задумывались о ней вплоть до пятницы 25 октября, предшествовавшей празднику Всех Святых. В тот день в семь часов утра другой плотник явился к королевскому судье по уголовным делам и предупредил, что колокола еще не отзвонят полдень, как мост Нотр-Дам со всеми домами рухнет в реку. Напрасно у входа на мост поставили лучников, чтобы те не пускали туда зевак, напрасно жители пытались спасти свое имущество и товары!..
Вскоре после девяти часов мост развалился на части и упал в воду.
Сваи и опоры моста были окончательно раздавлены под весом домов. Поднявшаяся при падении пыль была такой плотной, что в воздухе стало темно.
Из тех, кто оказался в это время на месте катастрофы, выжили очень немногие.
Вспоминали о спеленатом и положенном в колыбель младенце, которого выловили из реки лодочники.
Словно для того, чтобы поставить точку в этом ужасном происшествии, Сена захлестнула остров огромной волной, затопив улицу Валь д'Амур.
Дядя рассказывал об этом так, словно катастрофа произошла только вчера, точно она сохранилась в памяти города и могла повториться вновь. Он отметил, что Новому мосту уже полтора века, что, готовясь ко въезду короля, его перегрузили огромными кариатидами и триумфальными арками на римский манер. Никто не мог гарантировать прочность дубовых свай, несмотря на то что их обожгли в огне, установили довольно далеко друг от друга на разных концах моста на одной линии и с одинаковым промежутком, чтобы они лучше держали конструкцию. И уж конечно, за все это время никто не собрался проверить, не подгнили ли они!..
Его так и называли — Новый мост Нотр-Дам.
В ответ какие-то люди сказали, что, несмотря на зимние паводки, восстановление моста шло и работы только что закончены, пусть и с опозданием. Тогда дядюшка мэтра Фалло напомнил, что он сам жил в одном из этих новых домов, которые выставили на продажу: тот, кто хотел его купить, должен был «подтвердить, что готов содержать его в течение девяти лет и выплачивать 20 золотых экю в год за аренду». Жить на мосту Нотр-Дам было замечательно. Помимо остальных нововведений, дома на Новом мосту снабдили номерами, написанными золотыми римскими цифрами от 1 до 68 на табличке небесно-голубого цвета. По словам дядюшки, это было гениальным изобретением, подобно тому, как первая попытка нумерации домов в Париже немедленно повлекла за собой следующее усовершенствование, заключавшееся в делении на две серии номеров, с одной стороны улицы — четных, с другой — нечетных. Но уцелеют ли таблички после прохода королевского кортежа? Лошади, кареты, римские колесницы, бесчисленные мулы кардинала Мазарини…
Выдержит ли Новый мост?..
На Цветочном рынке приготовили бочонки с цветочными лепестками и зелеными ветвями, чтобы устилать ими землю. Анжелика почувствовала всеобщее оживление и увлеченность подготовкой к приезду короля и ощутила себя менее изолированной, не такой чужой.
Анжелика испытала необычные для нее чувства: она была обязана ими верноподданническому умонастроению старого дядюшки, для которого личность короля была необыкновенно притягательной, перед которым он преклонялся и которого безмерно уважал. Именно здесь, среди будущих зрителей церемонии вступления монарха в город, в каждом присутствующем просыпались такие чувства: всякий человек, сколь бы он ни был незначительным, надеялся на личную встречу с королем, особенно если дело касалось правосудия. Когда-то этот порядок установил король Людовик IX, впоследствии причисленный к лику святых: он садился под дуб и приказывал допускать до него каждого, кто надеялся исправить допущенную в отношении него несправедливость.
И Анжелика доказывала себе, что они оба — она и Жоффрей — подданные французского короля и имеют право взывать к королевскому правосудию, хотя они и принадлежат к знати, а этот обычай создан в интересах простых людей. Иногда она вспоминала устремленный на нее невидящий взгляд молодого монарха, смотревший на нее и сквозь нее, но, успокоенная собравшейся вокруг воодушевленной толпой, вновь обретала надежду. Ведь эта толпа королю доверяла.
Пока же в Париже вовсю работали пилы, молотки и кисти, город переполняли слухи, рассказывающие о продвижении королевского двора, последние приготовления к королевским праздникам пробуждали надежду или разочарование в предстоящих празднествах. Стало известно, что 17 июля король повез молодую жену полюбоваться замком Во, бывшим, по его мнению, одним из самых изысканных и совершенных в провинции Иль-де-Франс, где владелец этих мест Никола Фуке, суперинтендант финансов, во второй раз принял их с обычной для него галантностью и пышным гостеприимством.
