В то утро 26 августа, накануне празднества, Анжелика разглядывала принарядившуюся сестру. Благодаря фижмам худая фигура Ортанс стала выглядеть более женственной, а насыщенный зеленый цвет платья придал недостающую яркость ее матовой коже. Ее волосы, негустые, мягкие и тонкие, были красивого каштанового цвета. Анжелика покачала головой и заявила:
— Уверена, Ортанс, ты была бы почти хорошенькой, если бы не твой желчный характер.
К ее полной неожиданности, Ортанс не разозлилась. Она вздохнула, глядя на свое отражение в большом металлическом зеркале.
— Я тоже так думаю, — сказала она, — но что ты хочешь, мне никогда не нравились монотонные будни, а ничего иного в моей жизни нет. Я люблю беседовать с блестящими, прекрасно одетыми людьми, я обожаю спектакли. Но куда денешься от работы по хозяйству! Этой зимой мне удалось выбраться на прием, который устраивал писатель-сатирик, поэт Скаррон[231]. Ужасный человек, немощный злой старик, но какое остроумие, дорогая моя! У меня остались самые лучшие воспоминания о том приеме. К несчастью, Скаррон очень болен. И приходится возвращаться к серым будням.
— Сейчас ты не внушаешь жалость. Ты прекрасно выглядишь.
— Уверена, что это же платье на «настоящей» жене прокурора не производило бы такого эффекта. Благородного происхождения не купишь, а у нас оно в крови.
Они склонились над драгоценностями, подбирая подходящие к наряду, и их переполняла гордость за свое высокое происхождение. Они забыли о темной комнатушке, о безвкусной мебели, о выцветших бергамских коврах[232] на стенах, сотканных на самом деле в Нормандии и рассчитанных на непритязательные семейные пары.
* * *
На рассвете долгожданного дня господин прокурор уехал в Венсенн, где собирались важные сановники, чтобы поприветствовать своего короля и обратиться к нему с речью.
Словно в ответ на звон церковных колоколов гремели пушечные выстрелы.
Городское ополчение в парадных мундирах, с пиками, алебардами и мушкетами обеспечивало порядок на улицах, где стоял невообразимый гам. Его усиливали крики глашатаев, раздававших листы с распорядком празднеств, указанием пути следования королевского кортежа и описанием триумфальных арок.
К восьми часам утра перед домом Фалло остановилась довольно облезлая карета мадемуазель Атенаис де Тонне-Шарант. Это была красивая блондинка со свежими румяными щеками и прекрасным перламутровым цветом лица, выгодно оттененным мушкой. Голубое платье чудесно шло к ее сапфировым глазам, пожалуй, чересчур выпуклым, но живым и умным.
Она даже не подумала поблагодарить Анжелику за платье, хотя та одолжила к нему еще и прекрасное бриллиантовое ожерелье.
Мадемуазель де Тонне-Шарант де Мортемар, казалось, была убеждена, что весь мир перед ней в долгу и оказать ей услугу — уже невиданная честь. Несмотря на денежные затруднения своей семьи, она полагала, что благородство рода стоит целого состояния. Сестра и брат, видимо, разделяли такую же точку зрения. Всех троих переполняли жизнерадостность, оптимизм и честолюбие, что, в придачу с едким остроумием, делало их приятнейшими и опаснейшими для общения людьми.
Скрипучая карета с веселой компанией тронулась мимо домов, украшенных цветами и гобеленами, по запруженной народом улице. По мере того как толпа становилась все плотнее и плотнее, пассажиры кареты разглядели всадников и вереницы карет, требовавших освободить проход к воротам Сент-Антуан, через которые кортеж войдет в город.
— Нужно повернуть, чтобы разыскать бедняжку Франсуазу, — сказала Атенаис, — а это будет нелегко.
— О! Храни нас Бог от жены этого калеки Скаррона! — воскликнул ее брат.
Анжелика помнила его еще по Сен-Жан-де-Люзу, но, кажется, он ее не узнал. Он сидел рядом, бесцеремонно прижимаясь к Анжелике, так что ей пришлось попросить своего спутника немного отодвинуться.
— Я обещала Франсуазе взять ее с собой, — продолжала Атенаис, — она очень славная, и у нее не так уж много развлечений при муже-калеке. Она решилась покинуть изголовье его постели, чтобы увидеть вступление короля в Париж. Она так преданна своему супругу!
— Дамы, каким бы отталкивающим он вам ни казался, он содержит семью. Королева-мать выделила ему пенсию.
— А он уже был инвалидом, когда они поженились? — спросила Ортанс. — Эта пара всегда вызывала у меня любопытство.
— Конечно, ноги его не слушались. Он взял малышку, чтобы она ухаживала за ним. Она была сиротой и согласилась. Ей тогда исполнилось семнадцать.
— Думаете, у нее есть любовные приключения? — спросила младшая сестра Атенаис.
— Как знать? Скаррон везде кричал, что болезнь парализовала все его тело, пощадив только язык и еще кое-какой орган. Уверена, малышка многому у него научилась. Он был воплощением порока, таковым и остался! Право же, к ним приходит столько людей… Привлекательный, хорошо сложенный господин, несомненно, способен развлечь ее. Намекают на Вилларсо…
— Надо признать, — произнесла Ортанс, — мадам Скаррон красива, но держится всегда очень скромно. Она сидит рядом с креслом-каталкой своего супруга, помогает ему сесть, делает отвары. Вместе с этим она эрудированна и замечательно говорит.
Мадам Скаррон ждала их возле своего дома, весьма неказистого на вид.
— Бог мой, ее платье! — прошептала Атенаис, прижимая пальцы к губам. — Юбка протерлась!
— Отчего же вы не сказали мне об этом? — спросила Анжелика. — Я бы нашла для нее что-нибудь.
— Честное слово, я об этом и не подумала. Франсуаза, поднимайтесь же.
Молодая женщина устроилась в углу скамьи, любезно поприветствовав всю компанию. У нее были красивые карие глаза, и она часто опускала чуть подкрашенные сиреневыми тенями веки.
Она родилась в Ниоре, но затем вместе с отцом попала в Америку — ему предложили там должность. Оттуда она вернулась сиротой.
Подруга отзывалась о Франсуазе несколько пренебрежительно, и было непонятно, что она за человек, но Анжелика сразу заметила, что она не отличается жизнерадостностью и светской веселостью. Ее платье вовсе не было протерто. Сидевшая рядом Анжелика по достоинству оценила качество ткани ее скромного серо-голубого платья, которое очень ей шло.
Они не без труда добрались до улицы Сент-Антуан, которая оказалась не очень людной, прямой и чистой. Приезжающие сюда люди оставляли кареты в соседних переулках. Молодой Мортемар покинул компанию, чтобы занять свое место в кортеже, который собирался за пределами города.
Отель Бове сразу бросался в глаза кипевшей в нем суматохой.
