Хочет ли он именно такого исхода? Хочет ли, чтобы его энергичная маленькая спутница жизни, делящая с ним ночное ложе, очутилась, ни о чем не ведая, в паучьей сети интриг мадам де Брезе? Чтобы ее красота, острый язычок и гибкое тело были отданы палачу? А сначала еще и мучителям, которые будут пытками вырывать из нее признание!
Но какова будет его жизнь без нее? Это будет существование вечно пресмыкающегося придворного, старающегося любыми путями увеличить свое исчезающее состояние? Жизнь наемного солдата, который рискует своей шкурой не во имя свободы Отечества, а ради стремления короля увеличить собственное могущество? Прозябание человека, который не хотел признать своего поражения в борьбе с женщиной и ждал случая отомстить?
Однако ради всех святых, что, собственно, до сих пор привлекает его в фаворитке? Разве не следовало бы давно уже расценить как счастье тот факт, что много лет тому назад она оттолкнула от себя его, влюбленного юнца? Разве не проникла глубоко в его сердце пара ярко-зеленых глаз? Разве не сводит с ума одна только мысль о том, что его очаровательная супруга вдруг окажется в объятиях короля?
Лицо графа Шартьера обрело такое мрачное и напряженное выражение, что видевшие его придворные понимали: в такой момент лучше держаться от него подальше.
— Спасибо, Иоланда! Ох, кому же это пришло в голову затягивать нас, бедняг, в эти дьявольские тиски!
Флёр де Сен-Тессе вздохнула с облегчением, когда изготовленные из рыбьих костей стержни тяжелого корсета отделились от ее тела. Они прижимались к ней с такой силой, что тонкую, как паутина, шелковую рубашку, надетую под корсет, пришлось отлеплять от кожи кончиками пальцев.
Флёр чувствовала себя усталой. Как и всегда после часов, проведенных в рабочем кабинете королевы, Флёр ощущала опустошенность и была едва способна что-либо воспринимать. Колоссальная энергия, с которой Катарина Медичи отдавалась политике, выслушивала посетителей, обдумывала суть вещей и давала ответы, заслуживала, конечно, восхищения, но и требовала огромного напряжения от тех, кому приходилось работать вместе с ней.
Связанное с большой ответственностью положение, в котором оказалась Флёр, требовало, по меньшей мере, способности выдерживать вместе с королевой эти аудиенции. Мысленно Флёр благодарила отца, который позаботился о столь разностороннем и основательном ее образовании. Да, собственно, она испытывала благодарность и к королеве, оставлявшей ей совсем мало времени для размышлений о постоянно возникающих новых проблемах.
Вот и сегодня Флёр была слишком утомлена, чтобы еще ломать себе голову над тем, какой это — ах, очень важный! — разговор собирается вести с ней ее супруг. Она чувствовала себя слишком вялой даже для того, чтобы испытывать страх. Какие бы изощренные придирки он ни выдумал, чтобы в очередной раз унизить ее, можно было бы отложить разговор до утра.
Она опустилась на обтянутый бархатом табурет около камина и сняла головной убор, освободив туго сплетенные пряди высоко взбитых волос, которые в течение дня были упрятаны под отделанным жемчугом беретом. Элегантный дорогой чепец украшал деревянную модель головки, стоявшую, в соответствии с модой, рядом с ее зеркалом.
Молчаливая сдержанность, с которой камеристка хлопотала вокруг Флёр, была по душе молодой графине. Она передала Иоланде снятую рубашку и накинула на себя домашний халат из опалового атласа, который переливался разными цветами при свете свечей.
Тишина постепенно успокоила ее разгулявшиеся нервы и навеяла мысли о доме. Флёр передала Иоланде широкую серебряную щетку, чтобы та расчесала ей волосы. Она закрыла глаза, наслаждаясь равномерными движениями щетки, плавающей по ее волосам.
Когда Флёр еще жила в доме родителей, в обязанности Жанны входило каждый вечер расчесывать ее густые светлые локоны, и служанка выполняла эту работу под постоянное высказывание жизненных премудростей. До чего же безоблачным и спокойным был мир, в котором жила тогда Флёр!
— Ты расчесываешь меня почти так же искусно, как моя старая нянька Жанна, — рассеянно пробормотала Флёр, мысли которой витали в воспоминаниях. — Прежде чем стать моей служанкой, она была камеристкой у моей бабушки. Но бабуля передала ее мне. Она тогда сказала, что в ее возрасте камеристка уже не нужна. Конечно, это было далеко не так, ибо бабушка до самой смерти оставалась удивительно красивой женщиной. Помню, как интересно умела она рассказывать поразительные истории о Провансе и его последнем короле — Рене Анжуйском. Это был очень жизнерадостный господин, которого она, очевидно, знала и лич…
Флёр вдруг запнулась на середине слова, мгновенно осознав, что она ведь разговаривает не с Жанной, с которой можно было болтать, сколько душе угодно, не взвешивая каждое слово. Иоланду приставил к ней муж. Интересно, докладывает ли ему камеристка обо всем услышанном?
— Отчего же вы не продолжаете? Я впервые слышу рассказ о вашем детстве.
Флёр вскочила со стула так резко, что наткнулась головой на щетку, которая с шумом упала на мраморную окантовку камина. Она отступила назад, к камину, пока не ощутила через тонкую материю халата жар близкого пламени. Только теперь она поняла, что разглаживал ее волосы щеткой Ив де Сен-Тессе, а вовсе не Иоланда. Она настолько задумалась, что совершенно не заметила, как он вошел, а камеристка исчезла.
— Что вам от меня нужно? — пробормотала Флёр, задыхаясь и даже не сознавая, что мерцающее пламя камина соблазнительно высвечивает ее нежное тело сквозь тонкие складки халатика. Огонь бросал красноватые отблески на непокрытые волосы, мягко обрисовывая ее силуэт золотой кистью.
— Хочу всего лишь поговорить с вами наедине. Разве вы не удовлетворены моей работой в качестве камеристки? Я очень старался, но должен признать, что навыков мне явно недостает…
Флёр опустила глаза, пытаясь уклониться от его пристального взгляда. От резкого движения головы волосы волной упали ей на лицо.
— Вы смеетесь надо мной! — выдохнула она почти беззвучно и попыталась вновь овладеть собой. То, что он, словно по волшебству, оказался вдруг в ее покоях, потрясло Флёр в большей мере, чем она могла бы ожидать.
— Нет, для шуток сейчас момент вовсе не подходящий, — серьезно возразил он. — Вы попали в сложное положение, малышка моя.
То ли нежность этого необычного для нее обращения к ней, то ли сама кажущаяся абсурдность его слов вызвали у Флёр приступ нервного смеха. Да с тех пор, как Флёр при дворе, она, кажется, только и делала, что попадала в различные сложные положения. Что же тут нового?
