и притягивающим меня тогда и сейчас.
Присаживаюсь на камушек, и руку опускаю в прохладную воду.
— Ясинка, ты чего тут? — кричит во всё горло Кнут, недавно ставший отцом.
Он в поход не пошёл, по весне простыл сильно, и долго восстанавливался.
— Ну, как? Добываете успешно? — обращаюсь к нему.
Когда то я нашла в этом ручье желтые камушки, из них же мастер сделал мне ожерелье из птиц, журавлиный клин.
Позже уже после свадьбы, той что никогда не забуду, я рассказала про камушки Сверру. Он не долго думая отправил людей к ручью, проверить если там ещё такие камни. Оказалось есть, вот с тех пор, люди и собирают в этом ручье золотые камушки.
Совет старейшин поселения решил, что это общинное золото, и потратить его можно только на постройку домов для погорельцев или сирот, отцы которых погибли в битвах.
Посмотрев на золото, добытое в ручье, я медленно пошла возвращаться в поселение. Я не спешила, теперь мне не положено, потому присаживаюсь отдохнуть на пеньке.
Воспоминания уносят меня в прошлое, там было много всего, и доброго и печального.
Вспоминается момент очень сильно врезавшийся мне в память, я помню его до мельчайших подробностей, и сейчас, когда прошло четыре года, вспоминаю, те свои ощущения.
…Завороженно наблюдаю, понимая, что это он главное в моей жизни. Самое важное в моей жизни, пришло с ним. Он подарил мне веру в себя, он подарил мне меня. Понимаю, что не хочу, чтобы он уходил из моей жизни, понимаю, что хочу идти по жизни рядом с ним. Помогать, шить для него одежду, приносить на его стол еду, просто смотреть не отводя взгляда. Я ещё не понимала, в силу своих лет, что это за чувство. Но сейчас, по прошествии этих лет, я знаю что это зарождалась любовь. Любовь которую я выстрадала, выплакала и в которой так долго боялась себе признаться.
Всё же не удержалась, и слеза потекла по щеке. Мне тогда было неведомо, что это была моя не последняя слеза. Эта слеза, была не от страха, не от отчаянья, не от боли, какими был слёзы до этого. Эта слеза была от ощущения приходящей пустоты расставания, мне не хотелось, прощаться с ним, со Сверром Свирепым, я любила его.
…Вспоминаю руны, что дал мне гриве…
Третья руна, со знаками в виде птицы, теперь мне уже понятно, что это за птицы.
Дом конунга Изборска[1], такое имя мы дали нашему поселению, мы, это я и Сверр, стоял на возвышенности, и был виден издалека. А потому возвращаясь, я подняв голову уже издали увидела Сверра у ворот. Он тоже завидел меня, и направил коня в мою сторону.
— Ясина, любая — он быстро спрыгнул с коня, и тут же захватил в объятия.
— Вернулся…Сверр, нам плохо без тебя было, — обхватила его за пояс.
— Я спешил к тебе? А где ты была, моя хорошая? — прижимается губами к виску.
— К ручью мы ходили, — говорю я вернувшемуся из походу любимому.
В этот миг в ворота Изборска входит дружина, конунг выкрикивает команды на языке гётов.
Я смотрю на конунга Сверра Свирепого, и думаю о том, как я счастлива. Знаю, что он любит меня, от того и спешил с возвращением, ушёл вперед от дружины.
— Мы… с кем ты ходила к ручью? — Сверр резко поворачивается ко мне.
От неожиданности я на миг замираю, а потом улыбка счастья расплывается на моих губах.
* * *
Прошёл ещё год, лето, Кривитеск.
В Кривитеск я прибыла летом, ехал мы медленно, заходили в Плесков. Навестив отца, я решила идти в священный город. Там давно меня ждали, и откладывала я уж несколько месяцев.
Сверр сильно беспокоился, как перенесем мы дорогу, и весь путь не спускал с нас глаз.
Объединённая дружина гётов и кривичей, шла с нами, одних нас, конунг Сверр Свирепый отпустить не мог. Вот и сейчас, он едет рядом, и практически не сводит с меня глаз. В ответ я улыбаюсь, и стараюсь показать, что всё хорошо.
Но конунг всё хочет проверить сам, а потому спускается с коня, и садится рядом в телегу, и поправляет на мне покров. Склонив голову, спрашивает:
— Привал скоро, дотерпите?
— Да, дотерпим.
Я смотрю на мужа и улыбаюсь, он в ответ прикасается губами к моему виску.
— Яся, люблю тебя. Как я жил без тебя? Не жил…
— И я люблю, и так счастлива рядом с тобой.
На вечерний привал мы остановились на окраине леса, для меня соорудили большой шалаш. Мы покушали, и устроились на ночлег, именно тогда в шалаш влез Сверр. Я тихонько улыбнулась, ведь своими размерами, он занял всё пространство в шалаше. Прикрыв глаза, я наблюдала за мужем, а он старался, как можно тише улечься рядом. Шкура что была свободной, и туда он мог лечь, тут же была поднята, и легла мне на ноги. Сверр наконец-то лёг рядом со мной, и одной рукой обнял меня.
— Спиши, — прошептала я.
— Нет, а ты почему не спишь? Устала ж за день.
— Сверр, ты же не уйдешь на свою родину? Я не смогу пойти с тобой.
— Ясина, не о том думаешь. Знаю, что ты не пойдешь никуда со своей земли, но и я не пойду, здесь всё что у меня есть. Ты моя жизнь!
Я потянулась к мужу, и наши губы нашли друг друга.
Днём мы прибыли в Кривитеск, город как и в прошлом встретил меня своим спокойствием и тишиной. Как и прежде меня встретили волхвы, внимательно за мной наблюдая.
* * *
Я стояла у кургана старого гриве, на моих руках сын Тьёдвальд[2], и рядом, две птицу, на груди моего мужа.
Я вспоминала пророческие слова гриве, сказанные два года назад.
— Последний раз видимся. Через два года, ты вернёшься сюда, но посетишь только мой курган.
— На руках твоих будет ребёнок, а рядом птицы, — он закашлял и закрыл глаза.
— Ребенок? — я замерла вслушиваясь.
— Он будет держать тебя,
