Он неопределенно пожал плечами.
— Здесь, там, — где придется. Повсюду люди регента и солдаты вашего кузена Оливье. Нужно бежать за границу, это единственный выход.
— Понимаю.
— Я помогу вам уехать, ваше величество. Я должен искупить причиненное вам зло. Я ваш раб, пока вы не будете в безопасности.
— Я не уезжаю и не даже собираюсь. Я еду в столицу.
Он внимательно глядел ей в лицо.
— Когда я вас встретил, мне показалось, что вы идете в столицу.
— Это не имеет значения.
— И что вас ждет в столице? Кроме плахи, разумеется.
— Я не уеду без моего мужа, без Орсини. А он арестован.
— Вот как! — она уловила ноту ревности. — Быстро же он справился с вами.
— Я всегда его любила, — ей было все равно, разозлят ли Барбье ее слова.
— Я вам не верю. Вы говорите так из чувства долга. Что он вам? Орсини! Простолюдин! И даже не красивый простолюдин! — он с невольной гордостью откинул голову, демонстрируя свое красивое лицо, достойное резца греческого скульптора. Она равнодушно скользнула взглядом по его правильным чертам, и ей захотелось быть жестокой.
— А вы, Барбье? Вы, что же, более достойны моей любви? Пред королевой Аквитанской равно мелки и Орсини и безвестный граф де Барбье, ничем не прославивший свое имя. Чем вы можете гордиться? Дворянским происхождением? Титулом? У вас нет ни яркого ума, ни чести, ни особой отваги, ни душевного благородства. Красивое лицо? Вы же не женщина, чтобы кичиться красотой. Это вы, мужчины, склонны влюбляться в дурочек только за длинные ресницы и прелестную форму губ. Мы, женщины, скажу вам по секрету, предпочитаем видеть около себя личность, а не куклу.
— Личность? Ваш Орсини лишь то, что вы в своем королевском милосердии соизволили из него сделать.
— Нет, Барбье. Он сделал себя сам. Я только не мешала ему, вот и все. Да и то понадобилось время, чтобы я оценила его.
Он затрясся от гнева и ревности, а еще восхищения этой женщиной, которая находясь полностью в его руках, зависимая от него, с величавой небрежностью оскорбляла его без тени страха или женского кокетства. Жестокая в своей искренности, она даже не пыталась увлечь его хоть на время, чтобы заручиться его помощью. Она ждала, что он склонит перед ней голову из одного лишь почтения к ее былой власти, а вовсе не потому, что он влюблен в нее. Он колебался. Проявленное ею хоть легкое нетерпение или тень досады, один призывный взмах ресниц, и она потеряла бы власть над ним. Но ее взгляд рассеянно скользил, изучая обстановку скромной гостиницы, куда привез ее Барбье.
— Что ж, если вам угодно быть жестокой, оскорбляйте меня. Я заслужил, — он скорбно опустил голову.
Какая жалкая насмешка! А он еще казался ей похожим на Антуана! Презрение затопило ее, не оставив места ни для жалости, ни хотя бы для снисхождения. Он был слаб! Слаб и мелок, он не мог ей помочь. Он не нужен ей.
— Завтра я отправляюсь в столицу, Барбье. Вы можете сопровождать меня, а можете отбыть на все четыре стороны. Я не возражаю, — Изабелла отвернулась к стене, продолжая слышать его взволнованное хриплое дыхание, словно его мучила астма.
Затем она заснула, и он не посмел тревожить ее сон.
Несмотря ни на что, Барбье не воспользовался предложением предоставить ей продолжать свой опасный путь одной и последовал за ней в столицу. Изабелла пользовалась его кошельком и защитой его шпаги, взамен даря ему презрительные взгляды, которые он покорно сносил. Казалось, ее холодность и безразличие только разжигают в нем страсть, больше схожую с болезненной манией.
Через два дня они прибыли в город.
Изабелла отправила Барбье на разведку, беззастенчиво напутствовав его советом не скупиться на подкуп солдат, охраняющих тюрьму. Он криво усмехнулся ее словам, но безропотно пошел. Вернувшись через час, он сказал, что накануне привезли заключенного, по описанию схожего с Орсини, однако полной уверенности не было. Это могло быть совпадением. Изабелла приходила в отчаяние.
— Ждите меня здесь, — велела она Барбье. Они сняли комнату на постоялом дворе неподалеку от тюрьмы.
— Куда вы, мадам?
— Я навещу королевского прокурора, господина Сегири.
Барбье рассмеялся.
— Не смейте, — воскликнула молодая женщина. — Не смейте!
— Простите, Изабелла, но я иногда поражаюсь причудливому ходу ваших мыслей. Вам кажется, что достаточно пойти и приказать, и все будет тут же решено. Да проснитесь же! Вы — не королева. Вы — никто!
Она не удостоила его ответом. Дом королевского прокурора около площади Артуа она хорошо знала. Ее фигуру скрывал темный плащ, который приобрел для нее Барбье, потому что она, несмотря на октябрьский холод, осталась в одном платье.
Она передала Сегири записку через привратницу, и через пару минут он сам спустился вниз, чтобы встретить ее. Она считала его человеком, заслуживающим доверия. Не кривя душой, прямо и кратко она изложила события последних месяцев.
— Если вы поможете мне выручить Орсини, мы тут же покинем страну, и больше обо мне здесь не услышат, — закончила она. Он вздохнул, почесывая гладкую лысину.
— Это невозможно.
— Если нужны деньги, то я достану!
— Я в отчаянии, что не могу выполнить вашу просьбу, но…
— Но что? — воскликнула Изабелла.
— Это слишком серьезно. Орсини не обычный заключенный, а государственный преступник. Регент уже знает об его аресте. Его никак нельзя освободить или позволить бежать. Я лишусь головы.
— Но вы — королевский прокурор — не обязаны знать о том, что делается в тюрьме.
— Нет, мадам. Всегда найдутся люди, которые не сумеют держать язык за зубами. Будет старуха, отпиравшая вам ворота, солдат, который передаст записку, тюремщик, который исполнит приказ, и еще другие, случайные люди, которых вы, мадам, не привыкли замечать, но которые заметят и узнают таких людей, как вы и я. Я бесконечно уважаю вас, мадам, и вашего батюшку Франциска, великий был король, но не вижу причин погубить нас с вами из-за Орсини.
Постепенно она узнавала людей. Оторванная от жизни в своем дворце, где она была окружена людьми слепо преданными, вроде Антуана или Бонди, или льстецами, покорными ее воле, она часто забывала, что у них всех свои дела, заботы и горести. Ничего они ей не должны, и никто не собирается рисковать из-за нее.
— Что ж, простите, — она встала. Сегири остался сидеть, сгорбившись и опустив голову. Наконец, решился:
— Мадам… Приказ о казни маркиза де Ланьери уже подписан.
— О!.. Когда?
— Послезавтра. Утром. На площади Пре-О-Роз, — пояснил он срывающимся голосом и виновато посмотрел на Изабеллу. Но жалея ее, все же не поддался ее безмолвной мольбе.
