Филиппа Грегори - Королевская шутиха

Позволь мне все же кое-что объяснить тебе. Я не могу стать марионеткой. Не могу делать так, как желаешь ты, и не могу сделать главою семьи тебя. Родившемуся мужчиной надлежит быть мужчиной и главой в своей семье. Мне даже не представить, что может быть по-иному, и я не хочу забивать себе голову пустыми фантазиями. Бог дал мужчине право главенствовать над женщиной. От меня зависит, каким будет это главенствование. Я намерен главенствовать, проявляя доброту и сочувствие, уберегая тебя от твоих собственных ошибок, равно как и от моих. Мне заповедано Богом быть господином над тобою. Я не могу передать тебе бразды семейного правления. Это мой долг, моя обязанность, и они ни в коей мере не могут быть твоими.

Хочу сделать тебе предложение. Я буду для тебя хорошим мужем. Можешь спросить у моих сестер. Я не веду себя, как самодур, и не вымещаю на них свое дурное настроение. Я ни разу не поднял руку ни на кого из них. Я всегда добр с ними, а потому мне будет легко быть добрым с тобой; гораздо добрее, чем ты сейчас представляешь. Поверь мне, Ханна, мне действительно хочется быть к тебе добрым.

Чтобы не растягивать это письмо, напишу кратко: я сожалею о том, что освободил тебя от обязательств нашей помолвки, и прошу тебя вновь взять их на себя. Я хочу на тебе жениться, Ханна.

Я постоянно думаю о тебе. Я хочу тебя видеть, хочу тебя ласкать. Когда я на прощание тебя поцеловал, то затем испугался, что был груб с тобой и мой поцелуй вызвал у тебя лишь отвращение. Я не хотел этого. Я ощущал гнев и одновременно желал тебя. Во мне тогда все перемешалось, и я совершенно не думал о том, что можешь испытывать ты. Ханна, я думаю, что люблю тебя.

Я пишу тебе обо всем этом, поскольку не знаю, что еще делать с этим кипящим котлом чувств в моем сердце и теле. Я не могу ни есть, ни спать. Я делаю необходимые дела, однако ни одно из них не приносит мне удовлетворения. Прости меня, если эти строки тебе оскорбительны. Но что еще мне делать? Если бы мы были женаты, мы бы разделили эту тайну на брачном ложе. Однако я не могу даже подумать о женитьбе на тебе, не говоря уже о том, чтобы возлечь с тобой на брачное ложе. Сама мысль о тебе как о моей жене доводит мою кровь до кипения.

Прошу тебя: напиши мне сразу же, как получишь мое письмо, и скажи, чего ты хочешь. Уж лучше бы мне было сразу порвать этот лист в клочки, чем думать, что мое письмо не вызовет у тебя ничего, кроме смеха. Возможно, лучше было бы его вообще не посылать. Оно бы легло рядом с другими, которые я писал тебе, но никогда не посылал. Их собралось много, несколько десятков. Я не в состоянии рассказать тебе, что чувствую сейчас. В письме не расскажешь о своих желаниях. Строчками на бумаге не передашь ни силу моих чувств, ни то, сколь сильно я тебя желаю.

Я молю Бога, чтобы ты ответила. Я молю Бога, чтобы ты поняла, какой огонь полыхает у меня внутри.

Женщина, готовая к любви, ответила бы сразу. Девочка, готовая превратиться в женщину, написала бы хоть какой-нибудь ответ. Я же прочитала письмо очень внимательно и неторопливо, а затем бросила на тлеющие угли камина и сожгла, будто вместе с бумагой торопилась превратить в пепел и свои желания. Они у меня были, когда Дэниел обнимал меня в сумраке печатни. Они пылали, когда мы расставались возле повозки, и он обжег меня своим поцелуем. Но я знала: стоит мне ответить, как он приедет и увезет меня. Я буду его женой. Покоренной женщиной. Он верил, что Бог действительно дал мужчинам власть над женщинами, и считал это в порядке вещей. Женщина, которая полюбит Дэниела, должна будет научиться послушанию. Но я пока была не готова становиться послушной женой.

И потом, мне было некогда думать о Дэниеле и о моем будущем. Очень скоро я вообще забыла о его письме. Войдя к Елизавете, чтобы полюбопытствовать о лондонских новостях, я застала ее в состоянии туго закрученной пружины, готовой вот-вот лопнуть. Новости касались замужества ее сестры и возможного лишения Елизаветы прав престолонаследия. Принцесса металась по комнате, как разъяренная кошка. Она получила весьма холодное послание от дворецкого королевы, где сообщалось, что Филипп Испанский находится на пути в Англию. Двор будет встречать принца в Винчестере. Елизавету на встречу не приглашали. Желая еще больше уязвить ее обостренную гордость, дворецкий требовал, чтобы шутиха королевы немедленно выехала в Лондон. Королева давала понять, что свою шутиху она ценит больше, нежели принцессу. Это означало конец моей службы у Елизаветы. Вряд ли мне позволят вернуться в Вудсток. Теперь в Лондоне вообще постараются забыть о существовании принцессы.

— Надо же так меня унизить! — шипела и плевалась Елизавета.

— Ваше высочество, но ведь эти строчки написаны не королевой, — успокаивала ее я. — Возможно, королева вообще не знает об этом письме. Быть может, и дворецкий не слишком виноват, поскольку писал под диктовку государственного совета. Обыкновенные интриги двора.

— Но я — часть этого двора!

Я дипломатично промолчала, помня, сколько раз Елизавета подчеркивала свою отстраненность от двора, то сказываясь больной, то придумывая какую-нибудь причину. Честно говоря, двор Марии ее тяготил.

— Думаешь, я не понимаю, в чем настоящая причина? Марии не выгодно, если я буду присутствовать на встрече Филиппа Испанского. Вот тебе и причина. Она понимает: Филипп будет смотреть не на стареющую королеву, а на молодую принцессу. Она боится, что он может предпочесть меня!

Я не стала ей возражать. Честно говоря, вряд ли принц Филипп сейчас очаровался бы Елизаветой. Ее вновь мучила водянка, и глаза опять были распухшими и покрасневшими. Только гнев давал ей силы держаться на ногах.

— Но ведь принц помолвлен с королевой, — нашла новый довод я. — Речь идет не о предпочтениях, а о династическом браке.

— Она не может оставить меня тут, чтобы я гнила заживо! Ханна, я же здесь умру! Посмотри, я опять больна, и меня некому осмотреть. Она не пошлет сюда врачей. Она надеется, что я умру!

— У королевы нет мыслей погубить вас, — робко попыталась возразить я.

— Тогда почему меня не вызвали ко двору?

Я покачала головой. Наш разговор напоминал ее кружения по комнате. Неожиданно принцесса остановилась и приложила руку к сердцу.

— Я больна, — едва слышно произнесла она. — Мое сердце трепещет от беспокойства. Утром я чувствую себя настолько слабой, что не могу встать с постели. Поверь мне, Ханна, даже когда за мной не следят, мне все равно невыносимо ощущать себя узницей. Каждый день я боюсь получить известие о том, что она решила меня казнить. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью, что сегодня сюда может приехать отряд солдат и увезти меня к месту казни. Ханна, ну сколько можно выдерживать подобную жизнь? Я ведь совсем молодая, Ханна! Мне всего двадцать лет! Мне бы сейчас жить предощущениями торжеств в мою честь, мечтать о подарках. Принцессы в таком возрасте уже с кем-то помолвлены. Разве можно жить в постоянном страхе? Сколько я еще выдержу эти пытки? Никто не знает, что это за жизнь!