После этого наипервейшее желание Керкленда заключалось в том, чтобы вернуться в свой собственный дом, лечь в свою собственную кровать и отключиться. Надолго. Но долг заставлял его сначала заехать в свой кабинет — убедиться, что не возникло никаких критических ситуаций, которые требовали бы его внимания. Он молил Бога, чтобы таковых не было. Ему предстояло также обрезать связанные с заговором ниточки, которые никуда не вели.
Спустившись в подвал, он сначала зашел в камеру Олли Брауна.
— Мистер Браун, вы свободны и можете идти. Я дал указание своему помощнику: он купит вам билет на почтово-пассажирский дилижанс до Ньюкасла, а также даст вам денег, чтобы вы могли поесть в дороге.
— Я могу ехать домой? Завтра? — Молодой боксер не верил своему счастью.
— Можете. Если желаете, можете провести ночь здесь, в тепле, но дверь вашей камеры будет не заперта. Утром один из моих людей отвезет вас на постоялый двор, где вы сядете в дилижанс, направляющийся к северу.
— Спасибо, сэр! — робко сказал парнишка. — Теперь я буду осторожен, очень осторожен, чтобы опять не попасть в беду, сэр. Клянусь!
— Держитесь поближе к тем, кто вас любит, и слушайтесь их советов. — Возможно, разум Оливера Брауна уже никогда полностью не восстановится после ударов, полученных на ринге, но если за ним будет присматривать семья, он проживет достойную жизнь вдали от опасностей, которые таит в себе Лондон. Керкленд протянул ему руку. — Счастливого пути, мистер Браун.
Олли долго тряс его руку.
— Если у меня когда-нибудь будет сын, я назову его вашим именем.
— Вы знаете, как меня зовут? — поинтересовался Керкленд.
У Олли вытянулось лицо.
— Нет, сэр. Не знаю. Но я могу назвать его «сэр».
Керкленд усмехнулся:
— Назови его Джеймсом.
Он направился в соседнюю камеру, где на койке, уставившись в пространство, лежал Пол Клемент. Когда Керкленд вошел, француз сел.
— Что-то произошло. Я вижу это по вашему лицу, — сказал он. — Вы пришли, чтобы передать меня в руки британского правосудия?
— Совсем наоборот, — сказал Керкленд. — Ваше предупреждение относительно открытия сессии парламента невозможно переоценить. Благодаря усилиям моих агентов мы предотвратили взрыв бомбы, от которого погибла бы вся верхушка Британии.
Клемент удивленно поднял брови.
— Значит, таков был их план? Я рад, что вы сумели предотвратить эту катастрофу. Убийство ни в чем не повинных людей не должно иметь места в нашей работе. А какова судьба заговорщиков?
Клемент по-прежнему не называл имен, поэтому за него это сделал Керкленд.
— Лорд Фендалл и Руперт Суиннертон мертвы.
Француз с удовлетворением кивнул:
— Так им и надо. Значит, я заслужил удобную тюремную камеру до конца войны? Если мне действительно повезет, то миловидная парижская вдовушка, за которой я ухаживал, может дождаться меня.
Керкленд устало прислонился к косяку двери. Он был не просто изнурен физически — он устал разрушать человеческие жизни, изображая из себя Господа Бога.
Но Бог может быть и великодушным, значит, и он, Керкленд, тоже может проявить великодушие.
— У меня есть для вас предложение, месье Клемент. Если вы дадите мне честное слово, что не станете больше заниматься шпионской деятельностью против Британии, я освобожу вас. Вы можете вернуться к своему портновскому ремеслу, к своим друзьям и своей парижской леди. Просто обещайте мне больше никогда не работать против моей страны.
Француз с надеждой и недоверием в глазах затаил дыхание:
— Вы освободите меня под честное слово? Вы примете мое слово, если я его дам?
— Мне кажется, мы договорились об этом, когда вас схватили. Так вы готовы не заниматься шпионскими делами?
— Еще бы я не был готов, милорд! С радостью. Шпионская деятельность иссушает мою душу. И вы… вы протянете мне руку?
— Разумеется. — Когда они обменивались рукопожатием, Керкленду пришла в голову одна мысль. — Я никогда не спрашивал вас об этом, но мой близкий друг по имени Уиндем был схвачен во Франции, когда закончилось действие Амьенского мирного договора. С тех пор о нем никто ничего не слышал. Полагаю, его уже давно нет в живых, однако… я должен спросить.
Клемент задумчиво прищурил глаза.
— По правде говоря, — медленно произнес он, — я, возможно, знаю, где находится этот джентльмен.
Заметки о бракосочетании, появившиеся в газетах, были, как и следовало ожидать, весьма сдержанными и официальными, хотя один популярный женский журнал опубликовал более пространную историю, снабдив ее подробностями, которые так любят его читательницы. Репортер отдела светской хроники этого журнала писала следующее:
«Бракосочетание сэра Деймиена Маккензи и леди Кири Лоуфорд состоялось в церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер. Затем последовал роскошный свадебный завтрак в доме брата невесты, седьмого герцога Эштона. В качестве необычной детали следует отметить, что невесту провожали к алтарю и ее отчим, генерал Джон Стилуэлл, герой Индии, и ее мать, принцесса Лакшми Лоуфорд Стилуэлл, вдовствующая герцогиня Эштон.
Рядом со счастливой парой стояли сестра невесты, мисс Люсия Стилуэлл, и брат жениха, майор лорд Мастерсон. Его светлость выглядел абсолютно неотразимо в парадном ярко-красном мундире и с рукой на перевязи в результате ран, полученных на Пиренейском полуострове на благородной службе своей стране».
Пожилая вдова, которая пополняла свой доход созданием подобных шедевров, чуть помедлила, сунув в рот кончик карандаша. Поскольку церкви были публичными местами, куда каждый имел право прийти и помолиться, она присутствовала на бракосочетаниях, крестинах и похоронах бомонда. Обладая даром легко заводить дружескую беседу, она обычно собирала по мелочам среди участников церемоний достаточно информации, чтобы казалось, будто она тоже была приглашенным гостем.
В данном случае она не могла с уверенностью сказать, была ли рана, от которой страдает лорд Мастерсон, получена на поле сражения. Насколько она знала, он мог просто свалиться с лошади, будучи пьяным. Но быть раненным на службе своей стране звучало гораздо лучше.
Она отметила для себя, что нужно будет потом узнать название его полка. Некоторые подробности можно изобретать безо всякого ущерба, Но в делах военных требуется точность.
Она не была уверена, следует ли упоминать о том факте, что рождение жениха было… нестандартным. Сама она считала весьма трогательным тот факт, что единокровные братья так близки друг другу, но ее редактор ни за что не допустит упоминания о внебрачных детях.
