Опустив края накидки, она сжала руки перед собой, но потом вновь вскинула голову, поворачиваясь к нему. Потому что ей выпал небольшой шанс попытаться исправить то, что она наделала. То, что ей было так необходимо.
— Я не могла оставить тебя одного без присмотра в первую же ночь после пробуждения, — призналась она спокойным, ровным голосом.
У Эрика было такое ощущение, будто невидимая сила сбила его с ног, потому что от ее слов подкосились ноги, и он едва не упал.
— Клэр… — выдохнул он, обнаружив, что снова тонет в ее глазах.
Стоя посреди двора с накинутой на плечи темно-синей накидкой и простой прической, которая слегка сбилась еще в карете, она походила на волшебное видение, заветную мечту, которая воплотилась в реальность и могла бы принадлежать ему. Которая еще недавно позволяла ему целовать себя так, будто это было самое замечательное, что происходило с ней.
Внезапно что-то сильное сжало ему сердце, и, поддавшись необъяснимому порыву, Эрик тихо выпалил:
— Я знаю, что ты хранишь в биографии Сальери.
Она застыла, как вкопанная. Эрик в ожидании гадал, подтвердит ли она то, что это тот самый листок, или скажет, что это совсем не то, о чем он подумал?
Клэр встрепенулась, отвернула порозовевшее лицо и едва слышно спросила:
— Откуда… откуда ты узнал?
В голосе ее не было упрека или недовольства. Она была так же потрясена тем, что он обнаружил, как и Эрик, когда увидел листочек клевера.
Пристально глядя на нее, он сделал шаг к ней, позабыв обо все на свете.
— Ты забыла свою книгу в моей комнате, на диване. Где, вероятно, и сидела в ту ночь, когда мы с Тони не заметили тебя.
Она не могла пошевелиться. Клэр сама до сих пор не понимала, почему сохранила листок, но сейчас даже представить себе не могла, чтобы у нее не было этого листочка.
— Понятно, — прошептала, наконец, Клэр.
Он подошел к ней так близко, что она вновь ощутила запах сандалового дерева и специй, но не могла заставить себя взглянуть на него, боясь выдать все свои чувства. Чувства, в которые он никогда не поверит.
— Почему ты это сделала?
Клэр на миг прикрыла глаза. Ей вновь выпала удивительная возможность исправить еще одну ошибку, которую она совершала в прошлом. Как она могла не воспользоваться ею?
Эрик прирос к земле, когда Клэр медленно повернула к нему свое ошеломляюще красивое лицо, скользнула рукой по его груди, точно опустив ладонь на то место, где находился внутренний карман сюртука, и произнесла слова, которые едва не сокрушили его.
— По той же причине, по которой и ты до сих пор хранишь кое-что в своем нагрудном кармане. — Она сделала глубокий вдох и добавила: — Я знаю, что лежит у тебя в блокноте.
Голос ее пробирал насквозь, не оставлял ни одного места, куда бы не проникло ее признание. И хоть Эрик догадывался о том, что она узнала об этом в день нападения, когда стала ухаживать за ним, он не предполагал, что это будет так важно для нее.
Эрик ошеломленно смотрел, как она подхватывает подол своих юбок и накидки, разворачивается и уходит к дворецкому и экономке, которые ждали ее у подножья лестницы, а затем и увели в дом. У него так сильно колотилось сердце, что он не мог дышать. Не мог забыть того, что она сказала. Ее признание лишало его последних сил самоконтроля. Глядя на то, как уверенно она шагает, входя в дубовые двери, Эрик почувствовал, как перехватывает в горле.
Без нее он действительно не мог дышать. Без нее он ни за что бы не приехал сюда. Никогда бы не сделал того, на что был готов, когда она была рядом с ним.
«Если Клэр стоила того, чтобы жениться на ней, разве не стоит ради нее пройти еще один круг ада?»
На одно короткое мгновение Эрик подумал о том, что это возможно. Что у него есть право бороться за нее, даже если это будет борьба с ее сердцем, но черт возьми, как он собирался бороться с тем, что сам же разбил?
В ней что-то изменилось, и эта перемена внушала ему настоящий ужас, ведь совсем скоро она должна будет оставить его. Он не должен был цепляться за ее признание, и всё же он цеплялась так, будто мог погибнуть без этого.
* * *
Оказалось, что почти всё было тщательнейшим образом восстановлено по велению его отца, пока Эрика не было. Войдя в дом, он смотрел на заново вставленные окна и двери, новые гобелены, которые висели на высоких стенах, заново отполированные рыцарские доспехи, которые стояли в прихожей, и гадал, почему вид всего этого не ввергает его в ужас и отчаяние. Ведь всё это должно было напомнить о самых мрачных минутах его жизни. Но стоило ему повернуть голову и увидеть Клэр, которая разговаривала с его прислугой, с новыми людьми, которых он прежде здесь не видел, и которых, вероятно, наняли на место погибших, как грудь снова сдавливала мучительная боль.
«Ты бы спас их, если бы смог, сын, я знаю тебя. Тогда тебе самому нужна была помощь. Не вини себя за то, что было не в твоей власти…» — в памяти всплыли слова отца, сказанные ему в первые дни после возвращения. Тогда Эрик даже не знал, что сможет когда-нибудь смириться с этой мыслью, но отец был прав. Он бы отдал все на свете, чтобы оградить своих людей от тех бед, но прошлого уже не вернуть. Он мог бы попытаться сберечь то, что у него осталось.
И Клэр… у него болело сердце от благодарности к ней за то, как легко она нашла общий язык с их… его слугами, как проходила по дому, оставляя за собой шлейф неповторимого аромата ландышей. Спасала его почти так же, как в ту ночь, когда подумала обнять его в своей комнате, чтобы вытащить его из мрака.
Когда Клэр обернулась, Эрик вдруг обнаружил, что она сняла с себя накидку. Накидка, которая больше не скрывала ее. И ее вид… Эрика был потрясен до глубины души. У него перехватило дыхание, когда она перевела на него свой чарующий взгляд, а потом улыбнулась. Мягко, свободно, с такой неиссякаемой нежностью, что было даже больно дышать.
Продолжая улыбаться, она направилась к нему, не ведая того, как при этом выглядит. А выглядела она… просто потрясающе!
На ней было новое платье!
Не пышное, но из тончайшего муслина персикового цвета, которое облегало стройные изгибы ее тела, словно вторая кожа. Вырез платья… Боже, это было трудно назвать даже вырезом, потому что ее грудь, округлая, приподнятая тугим корсетом была видна так хорошо, что Эрик не мог перестать смотреть на притягательную ложбинку, к которой испытал почти оглушительное желание прикоснуться губами. Плечи были оголены, короткие рукава едва прикрывали изящные длинные руки. Красная лента, подхваченная под грудью и обозначив узкую талию, мягкой волной падала ей на бедра, которые покачивались такт движениям по мере того, как она приближалась.
Никогда прежде он не видел ее такой красивой. Даже в доме ее дяди, куда пришёл, чтобы услышать, как она играет. С тех пор она очень переменилась. В ней появилась уверенность, а не нерешительность, зрелость, а не девичья робость. Перед ним остановилась девушка, которая в сотый раз переворачивала его мир. Мир, который, громыхая, обрушивался вокруг, а она даже не слышала этого.
— А теперь прошу тебя, покажи мне… дом, — попросила она, продолжая улыбаться.
Он не мог поверить в то, что это та самая девушка, которая умоляла его взять свое предложение обратно, потому что любила другого.
«Я знаю, что ты хранишь в своем блокноте».
Он был уверен, что если сейчас не коснется ее, то просто задохнется. Перед ним действительно стояла совсем другая девушка, к которой он тут же потянулся, но она не накрыла его пальцы своей ладонью, как он ожидал. Вместо этого она просунула под его локоть свою руку, накрыла другой рукой его пальцы и прижалась к нему.
Господи!
Эрик боялся дышать, потому что… даже чувствовал очертание ее бедра, прижатое к его бедру. Едва ощущая обезумевшие удары своего сердца, Эрик повел ее сперва по всем комнатам первого этажа, открывая перед ней двери библиотеки, кабинета и множества гостиных, затем поднялся на второй этаж и показал ей большую бальную залу, которую он никогда прежде не использовал по назначению.
