На плато за перевалом они остановились на обед под деревьями, растущими у небольшого ручья. Пока женщины мыли руки и ополаскивали лица, носильщики расстелили для них одеяла и выложили еду, завернутую в банановые листья, перевязанные бечевкой. Патан ел, стоя рядом с лошадью, отдельно от всех.
— Он меня ненавидит, — прошептала Люсинда.
— Нет, — сказала Майя.
— Почему он не разговаривает со мной и даже не смотрит на меня?
Майе потребовалось какое-то время, чтобы ответить. Попугаи в ветвях дерева о чем-то разговаривали друг с другом, а маленький ручей смеялся.
— Он мужчина, и он беспомощен. Действовать должна ты, сестра.
Люсинда опустила глаза.
— Значит, это безнадежно.
* * *
Когда они двинулись на восток, Джеральдо подъехал к Патану.
— Я никогда раньше не бывал в этой части Индостана, капитан, — заметил он осторожно.
— Насколько я понял, вы больше не желаете со мной разговаривать, господин.
— Простите меня, капитан. Я говорил, не подумав.
Патан внимательно посмотрел на фаранга, затем снова отвернулся и уставился на дорогу.
— Я понимаю, — сказал он, но все равно на протяжении еще многих миль они ехали молча.
Наконец Патан снова повернулся к Джеральдо и повторил слово, сказанное Люсиндой.
— Что это означает?
Джеральдо удивленно посмотрел на него.
— Это португальское слово. Где вы его услышали?
— Что это означает? — настаивал Патан.
— Это женское слово. Мужчины не станут им пользоваться, — Джеральдо внимательно наблюдал за выражением лица Патана, а затем добавил: — Ненависть. Это означает «я тебя ненавижу». Так женщина может сказать любовнику, перед тем как покинет его навсегда.
Патан мгновение смотрел на Джеральдо горящими глазами.
— Я понял.
— А Люси…
— Если вы забудете, что я об этом спросил, господин, я буду вам признателен.
— Конечно, капитан, — ответил Джеральдо и взмахнул рукой. — Но, тем не менее, я хотел бы знать…
Патан пришпорил лошадь и вырвался вперед. Остаток дня он ехал отдельно от остальных.
* * *
Когда солнце склонилось к западу и тени на дороге стали длиннее, путешественники добрались до гребня пологого подъема. Пальцы Люсинды сжали руку Майи, когда она увидела, что лежит впереди. Майя подняла голову, и книга выпала у нее из рук.
Перед ними простиралась огромная зеленая долина. Кроме рощ высоких старых деревьев, разбросанных тут и там, из каждого дюйма земли поднимались виноградники.
Теперь, после того как закончился сезон муссонов, виноградники ожили. Листья были ярко-зеленого, сочного цвета, цветы и крошечные плоды — желтого, словно сливочное масло. Свежие усики так переплетались, что издали растения напоминали туман над землей. Наименее впечатлительный носильщик огляделся и вздохнул. В этом винограднике, в этих листьях можно было увидеть праздник жизни, ее прославление, воспевание. Виноградник молча, но энергично и победно поднимался из земли под солнцем и давал плоды. Долина пульсировала и пела.
— Эй, Мунна! — крикнул старший носильщик. — Мы почти добрались домой!
Впервые за все путешествие Патан оглянулся. Его лицо светилось. Люсинда не помнила, когда он в последний раз так улыбался.
«Мунна, — подумала она. — Под этим именем его знают здесь. Он хотел, чтобы и я звала его так».
Она заставила себя отвернуться, чтобы не видеть, как улыбка исчезнет с его лица, если он взглянет в ее сторону.
— Ваш дом находится недалеко отсюда? — спросил Джеральдо. Патан кивнул. — Да Гама говорил, что у вашей семьи есть ферма.
— Это и есть моя ферма, господин.
— Какая часть ваша?
Патан ничего не ответил, но обвел рукой весь открывающийся вид. Джеральдо тихо присвистнул.
— И еще он говорил про дом.
Патан снова кивнул и поднял руку, показывая вниз. Там рядом с петляющей желтой дорогой деревья стояли сплошной темной стеной.
— Мой дом находится внизу, господин, среди этих деревьев. Вскоре мы туда доберемся.
Носильщики теперь пошли живее. Дом был рядом. Когда они трусцой бежали вниз с горы, паланкин качало. Люсинда почувствовала странное возбуждение.
Здесь виноградник подходил к самому краю дороги. Девушка смотрела сквозь ряды решеток и подпорок, мимо которых они следовали, и видела темно-зеленые тени, отбрасываемые яркими листьями. В воздухе пахло вином и медом.
Теперь они двигались быстро: дорога стала легче, и у носильщиков улучшилось настроение. У подножия горы, в самой плодородной части долины, виноградники были высокими, а виноградины уже крупными. В нескольких сотнях ярдов впереди Патан повернул на подъездную дорогу, вдоль которой росли деревья, прикрывавшие путь к его дому.
В конце туннеля из нависающих веток они увидели длинную колоннаду из элегантных каменных арок. Когда они приблизились, Люсинда поняла, что арки сделаны из мрамора бледно-розового и золотистого цвета. Он напомнил ей цвет ее кожи и кожи Майи.
Патан быстро спешился и подошел к Джеральдо.
— Проследите, чтобы женщины разместились с удобством.
На его лице отражалось такое смятение, что даже Джеральдо понял: Патан не в состоянии смотреть на Люсинду. Патан представил его своей домоправительнице Шахин, как раз когда носильщики с паланкином добрались до открытого места.
* * *
Люсинда подумала, что Шахин выглядит так, словно ест только горькую пищу, да и то в малом количестве. Это могло бы объяснить выпирающие ключицы и грудину, а также вены, вздувшиеся на тонких руках, поджатые губы и хмурое выражение лица. Домоправительница подозрительно оглядела гостей и с кислым выражением лица повела их через колоннаду, которая окружала дом. Слуга нес простой багаж женщин. Шахин из вежливости вкратце рассказала историю семьи, дома и окружающих виноградников. У Люсинды сложилось впечатление, что ей не доставляет удовольствия быть с ними вежливой. Девушка задумалась, что Патан мог сказать домоправительнице.
Время от времени они проходили мимо сводчатых залов, которые вели во внутренний двор. Им удавалось заметить часть сада и бьющие фонтаны. С дальней стороны дома находилась веранда, и с возвышения открывался вид на долину, густо усаженную виноградниками.
— У вас такие большие виноградники, значит, вы должны делать вино. Но ведь капитан не пьет? — спросил Джеральдо.
Он улыбнулся Люсинде и Майе, словно предлагая им посмеяться над его ироничным замечанием.
Шахин старалась быть вежливой, хотя, по правде говоря, ее лицо явно не было привычно к выражению, которое она пыталась ему придать.
