– Это тебе так не пройдет! – крикнул Август. Кровь текла из его шеи, проступая сквозь повязки.
Анджелика пожала плечами и вернулась на свое место рядом со старухой.
– Думаю, он бросится в колодец в припадке безумия, – заметила она как бы вскользь. – Давно следовало от него избавиться, он только и умеет, что все портить.
У Мадленки озноб прошел по позвоночнику.
– Как тебе будет угодно, – отозвался Доминик и обратился к своему настоящему отцу: – Ну, где же он?
Петр из Познани развел руками.
– Мы не можем его найти. Он как сквозь землю провалился!
Старуха тихо и страшно засмеялась.
– Живой мертвец! О, я чую его. Он близко, близко, близко!
Мадленка приподнялась на месте. Тень выросла позади старухи, тень с самострелом в руках, и эта тень улыбалась. Август поднял голову – и закоченел. Боэмунд фон Мейссен, за которым не было ни двери, ни входа, одна лишь глухая стена, натянул тетиву и выстрелил в Петра.
Петр из Познани взвыл: стрела пронзила ему плечо. Крестоносец снова взвел самострел.
– Дверь! – крикнул он Мадленке, и та кинулась запирать дверь.
Старуха, дико закричав, бросилась на крестоносца, но тот успел всадить в нее вторую стрелу. Ведьма упала на пол, крича что-то по-литовски, и только третья стрела заставила ее замолчать навеки.
Анджелика оцепенела. Август ринулся к своему мечу, но Мадленка оказалась проворнее и схватила его первой.
– Эй, Петр! – крикнула она. – Ну-ка, посмотрим, чего ты стоишь!
Изрыгая проклятия, Петр сломал древко стрелы, выхватил меч и ринулся на Мадленку. Август попытался схватить Доминика, но дядя попросту отшвырнул его.
– Эй, крестоносец, – задорно крикнул князь Доминик, – я здесь, и твоя смерть тоже!
Боэмунд фон Мейссен оскалился, отшвырнул самострел и достал меч – по-видимому, Киприан снабдил его всем необходимым.
Мадленке в схватке с Петром приходилось жарко. Мешали, во-первых, проклятые юбки, во-вторых, то, что Петр из Познани был первостатейный рубака, и ей было чрезвычайно трудно парировать его острые, жесткие удары. Он выбил у нее меч, она швырнула в него тяжелым подсвечником, бросила ему под ноги лавку, отскочила и подобрала клинок. В другом конце залы Доминик получил первую рану от крестоносца, который двигался хоть и тяжело после утреннего поединка, но сдаваться явно не собирался. Анджелика в ужасе жалась к стене, закрывая лицо руками.
Петр полоснул Мадленку острием по локтю, едва не выколол ей глаз. Мадленка для виду отступила и тут же решила, что пора воспользоваться дедовским приемом. Раз, два, клинок взлетает, притворяешься, будто хочешь перебросить оружие в другую руку, полшага вперед и… Лезвие до середины ушло во что-то мягкое. Петр из Познани зашатался, лицо его внезапно отупело. Мадленка с силой рванула к себе рукоять, и человек, велевший расстрелять ее брата, рухнул к ее ногам.
– Око за око, зуб за зуб! – крикнула Мадленка.
В дверь ломились, засов подпрыгивал в пазах, но не гнулся и не ломался. Мадленка обернулась на Доминика – по его лицу текла кровь, и два пореза на щегольской одежде указывали, что ему пришлось несладко. Август, у которого от толчка открылись все раны, с трудом поднялся на ноги.
– Мадленка, – пробормотал он, – надо открыть дверь!
– Нет! – коротко бросила Мадленка. – Даже не думай!
– Доминик… – простонал Август, качаясь. – Я должен убить его, я!
Доминик только что схлопотал тяжелой рукоятью в лицо и полностью открылся. Однако вместо того, чтобы прикончить его, крестоносец неожиданно выпрямился и крикнул:
– Мадленка! Берегись!
Свистнула стрела, и Мадленка ощутила непривычную тупую боль где-то возле сердца. Пока все были заняты схваткой, Анджелика подобрала самострел и, с удивительной для женщины ловкостью зарядив его, выстрелила в ненавистную соперницу.
«Господи, не надо! – Мадленка зажмурилась от ужаса. – Только не теперь! Я не хочу умирать!»
Она открыла глаза и увидела древко стрелы, торчащее из ее платья, и ткань вокруг раны уже пропитывалась красным. Мадленке стало дурно. Она выронила меч и пошатнулась. Август с отчаянием смотрел на нее, но, прежде чем он успел сделать хотя бы один шаг, крестоносец бросил Доминика, кинулся к ней и поддержал ее, когда она уже падала.
– Я не хотела… – бормотала Анджелика, давясь слезами. – У меня случайно вышло… Клянусь, я не хотела…
Мадленка сидела в кресле, голова ее откинулась назад, но она дышала. Август разрыдался.
– Боже мой, Ольгерд, я правда не хотела!
Мадленка открыла глаза и слабо улыбнулась. Фон Мейссен вгляделся в ее лицо, затем резко выпрямился и обернулся к литвинке, стоявшей с выражением самого неподдельного отчаяния на лице.
– Брось самострел, – приказал он ей.
В глубине зала, у камина, князь Доминик выплюнул кровавый сгусток и поднялся, держась одной рукой за стену. Анджелика покорно кивнула.
– Все, что ты хочешь, Ольгерд.
Она положила пустой самострел на пол, выпрямилась и с улыбкой посмотрела на него. Слезы еще блестели в ее глазах.
– Тебе не стоило делать этого, – бросил он ей.
– Ты же знаешь меня, – кокетливо повела плечом Анжелика. – Разве я могла иначе?
– Слушай ее, слушай, – прохрипел Доминик, издевательски ухмыляясь. – Я тоже… когда-то… слушал ее…
Удары в дверь участились.
– Ольгерд, она же никто, – сказала Анджелика. – Я же знаю, она ничего не значит для тебя, и не пытайся меня убедить, что все не так.
– Убей ее! – крикнул Август. – Убей гадину! Чего же ты ждешь?
– Действительно, чего? – легко согласилась Анджелика. Она улыбнулась и поглядела крестоносцу в лицо прямым, открытым взглядом. – Но ты ведь не убьешь меня, правда? И я даже знаю, почему. Потому что ты любишь меня. Ты никогда не сможешь отказаться от меня, я знаю. – Даже ее ноздри трепетали торжеством. Крестоносец, опустив голову, чертил острием клинка на полу какие-то сложные фигуры. – Она не понимает тебя, Ольгерд, и не поймет так, как понимаю я. Ты и я… мы… о, мне сложно объяснить… – Анжелика заговорщицки улыбнулась. – Я знаю, ты приехал сюда вовсе не потому, что хотел спасти ее, а потому, что устал ждать смерти. Ты болен, но я сумею вылечить тебя. Я смогу, я знаю, как это сделать. Но она не должна нам мешать, Ольгерд, она лишняя. Мы должны избавиться от нее, ты и я. Убей ее. Если ты согласен, я вылечу тебя, и мы счастливо заживем вместе. Ты ведь согласен, не так ли?
Боэмунд фон Мейссен поднял голову. Он обернулся, поглядел на Мадленку, которая, придя в себя, внимательно слушала их разговор. Смертельная бледность разливалась по ее лицу.
– Ты права, Анджелика, – спокойно сказал он, – я любил тебя.
Литвинка выпрямилась. Глаза ее горели ярче звезд.
