— Вы забываете, что ближайшая телеграфная контора в семи милях от нас, в Уизерби.
— Но мы с Диком едем прокатиться. Я велю ему довезти меня до Уизерби и пошлю телеграмму. Напишите ее.
Она ласково подтолкнула его к столу, заставила сесть и положила перед ним блокнот. Он принялся усердно писать и, окончив, вручил ей листки.
— Вот!
Он стал рыться в карманах, отыскивая мелочь, но Вивьетта остановила его. Она являлась доброй феей в этой сказке, а добрые феи всегда тратят свои деньги. Она снова взглянула на свои часики. Было десять минут двенадцатого.
— Пожалуй, он ждет меня все время с лошадью. До свиданья.
— Я посмотрю, как вы поедете, — сказал Остин.
Они вышли вместе в вестибюль и открыли парадную дверь. Новая лошадь и догкарт стояли уже здесь на попечении конюха; но Дика не было.
— Где мистер Уэйр?
— Не знаю, мисс.
И тут бес вселился в Вивьетту. Иначе это объяснить нельзя. Бес вселился в нее.
— Мы должны добраться до Уизерби и вернуться обратно к завтраку. Свезите меня вместо Дика.
Они обменялись взглядами. Остин был молод, он был влюблен в нее. Дик нанес ей непростительную обиду, оказавшись неаккуратным и опоздав. Это послужит ему уроком.
— Сейчас, — сказал Остин, исчезая в поисках шляпы и перчаток.
Вивьетта вернулась в вестибюль и нацарапала записку.
"Милый Дик, вы запоздали. У Остина и у меня очень важное дело в Уизерби, а потому он повез меня. Мы готовим большой сюрприз для вас. Вивьетта".
— Передайте это м-ру Уэйру, — сказала она конюху, собираясь сесть в догкарт.
Конюх дотронулся до своего кепи и побежал отворять ворота. Вивьетта легко вскочила в экипаж и села рядом с Остином. Они только успели выехать на дорогу, как прибежал Дик, видевший их отъезд. Он спустился по дорожке и встретил конюха, который вручил ему записку, говоря ему что-то. Но он его не слыхал. Он ждал, пока тот скроется из виду, потом разорвал записку в мельчайшие клочки, не прочитав ее, втоптал их ногами в рыхлую землю ближайшей клумбы и, убежав в свою оружейную, бросился в кресло, проклиная день рождения Остина.
Поездка эта оказалась памятной во многих отношениях. Во-первых, новая кобыла бежала веселой рысью, как бы желая показать новым хозяевам свои достоинства. Во-вторых, утреннее солнце заливало мягкую, холмистую местность и светило сквозь ряды вязов, окаймлявших дорогу. Лето красовалось своей беспечной юностью перед фасадами солидного кирпичного господского дома, старой серой церкви и развалившихся коттеджей, целовало растущие по сторонам дороги цветы и веселило людские сердца, шутя с ними легкомысленные шутки. Поездка к тому же преследовала альтруистическую цель, они отправились свершить благое дело. Остин, не подозревая возможности ничего дурного, горел необычным для него желанием помочь своему ближнему. Когда он сегодня проснулся, его охватило сомнение, целесообразно ли отправить Дика в другое полушарие. В конце концов, Дик был чрезвычайно полезен в Уэйр-Хаузе и избавлял его от очень многих хлопот. Придется вместо него пригласить агента, жалованье которого, хотя и не очень значительное, но все же жалованье, ему придется платить из своего кармана. Кто, затем, возьмется заботиться и ухаживать за матерью? Вивьетта прогостит здесь еще некоторое время, но она выйдет замуж в один прекрасный день, — день, не столь отдаленный, как Остин имел все основания надеяться. Ему придется делать всяческие распоряжения насчет миссис Уэйр и содержания дома, оставаясь в Лондоне и будучи занятым своей профессией. Решительно, Дик был ниспослан самим небом, и его отсутствие будет настоящим бедствием. Посылая его в Ванкувер, Остин испытывал беспримесную, чистую радость самопожертвования.
Большую часть пути в Уизерби они провели в беседе о Дике, о дне рождения Дика и о счастье Дика. Отправив телеграмму, причем Вивьетта уплатила за ответ и за доставку с нарочным, Остин почувствовал, что выполнил свой долг перед братом и заслуживает некоторого внимания к себе. И тут-то лето начало свою игру с их сердцами. В таких случаях важно не столько то, что говорится. Беседа, могущая пройти в совершенно условных формах между сравнительно чуждыми друг другу людьми в туманную погоду, может повести к самому романтическому обмену чувствами между близкими людьми в солнечную погоду. Тут интонации, тут взгляды, тут прозрачные намеки, тут — особенно в догкарте, когда он подскакивает, — заставляющие трепетать прикосновения руки к руке. Тут откровенное восхищение мужчины красотою, тут острая признательность женщины за восхищение перед ее красотою. Тут особая манера произносить слово "мы", которое означает в данном случае нечто большее, чем случайное сближение двух лиц.
— Это наш день, Вивьетта, — произнес Остин.
— Я, буду всегда помнить его.
— Я тоже. Мы должны отметить его белым крестиком в наших календарях.
— Белыми чернилами?
— Конечно. Черные, красные или фиолетовые для этого не годятся.
— Но где мы их добудем?
— Я приготовлю их, когда мы вернемся домой, из белых облаков, лилий и солнечного света, подбавив немного голубого неба.
Смех пробежал по ее жилам. Вчера она в шутку хвасталась перед Екатериной, что Остин влюблен в нее. Теперь она знала это. Он обнаруживал это на тысячу ладов. Об этом достаточно красноречиво говорила восторженная нотка в его смехе, как в зове черного дрозда. Инстинкт подсказывал ей те невинные слова, какие могли бы вызвать его на откровенное признание. Но время еще не пришло. Пока еще она ничего не хотела. Ее женское тщеславие радостно расцветало в атмосфере любви мужчины. Сердце ее еще не было задето и не горело желанием откликнуться на нее. Она беззаботно наслаждалась радостным летним днем.
Когда они подъехали к подъезду Уэйр-Хауза, Остин подхватил ее и спустил с догкарта на землю.
— Как вы сильны! — вскричала она.
— Я не гигант, подобно Дику, — но достаточно силен для того, чтобы сделать, что мне захочется, с таким созданьицем, как вы.
Она вошла в вестибюль и через плечо вызывающе посмотрела на него.
— Не будьте слишком самоуверенны.
— Когда захочу, — повторил он, направляясь к ней.
Но Вивьетта рассмеялась, легко взбежала по лестнице и с площадки иронически послала ему воздушный поцелуй.
Спустившись к завтраку, Вивьетта застала в вестибюле поджидавшего ее Дика. Опустив лицо, он следил за тем, как она спускалась с лестницы, и, положив руку на перила, встретил ее.
— Ну? — сказал он возмущенно.
— Ну? — весело улыбаясь, отозвалась она.
— Что вы можете сказать?
