Ригор закрыл глаза, перед ним встал образ графини де Мюлуз…
«А как же быть с миланскими тканями?.. – внезапно вспомнил он. – Придётся отправиться в замок… Признаться ей, что я не буду продолжать торговое дело отца, ибо у меня другое призвание. А может подарить графине свои стихи?..»
Поначалу Ригору эта мысль показалась прекрасной, какой даме не польстит, если ей посвятят стихи, пусть даже не столь блестящие. Но потом его охватило смятение: «Кто я такой, чтобы дарить ей стихи?.. Я всего лишь торговец тканями…»
Ригора снова обуяла тоска, и он дотронулся пальцами до лютни, струны издали нежный звук.
В комнату вошёл слуга:
– Сударь, к вам прибыл посыльный от графини, – доложил он.
Ригора охватило волнение. Он отложил лютню и попытался придать своему лицу достойное выражение.
– Зови! – приказал он.
Посыльный, облачённый в красную куртку с изображением герба Мюлузов (золотого льва со свитком в зубах на тёмно-зелёном поле) с важным видом протянул Ригору небольшую записку, она предназначалась покойному Пьеру Жюифу, ибо графиня не знала о его внезапной кончине и с нетерпением ожидала с образцами тканей.
Молодой человек бегло прочитал послание, понимая, что ему неизбежно придётся предстать перед очами Беатриссы.
– Передай, что завтра, едва церковные колокола отзвонят нону, я прибуду в замок и представлю строгому суду графини образцы миланских новинок.
Посыльный, удовлетворённый ответом, откланялся и ушёл. Ригор попытался сосредоточиться и подготовиться к предстоящему визиту. Для начала он выбрал камзол, с новомодными длинными рукавами, в коем он предстанет перед графиней. Затем юноша открыл сундук, где отец хранил так называемые «штуки» тканей, небольшие отрезы, которые можно было бы представить богатому покупателю в качестве образцов, а затем уже заказывать полновесные отрезы в Милане. Именно из-за этих образцов Пьер Жюиф и подхватил простуду, а затем умер. Ибо ему во чтобы то ни стало хотелось угодить графине.
Убедившись, что все образцы пребывают в полном порядке, Ригор отправился в кабинет отца, крохотную комнату со старым письменным столом и парой сундуков, один из которых был полностью завален финансовыми бумагами.
Он сел за стол, расстелил перед собой отлично выделанный пергамент, на котором отец обычно составлял различного рода документы, обмакнул перо в чернильницу, вывел первую витиеватую букву и придирчиво посмотрел на неё. Удовлетворившись внешним видом своего творения, Ригор начал писать, доверяя пергаменту самое сокровенное – стихи, на создание коих его вдохновила красота Беатриссы де Мюлуз.
Ригор с упоением предавался любимому делу, когда дверь кабинета отворилась, вошёл слуга.
– Что тебе? – раздражённо поинтересовался Ригор.
– Пришёл господин Лоран с супругой… – робко доложил слуга.
Ригор замер, пытаясь вспомнить: что именно отец обещал этим богатым горожанам. Но так толком и ничего не вспомнив, тяжело вздохнул и отправился в небольшое помещение на первом этаже дома, приспособленное под торговую лавку.
Впервые после смерти отца ему предстояло самостоятельно принять посетителей, ибо помощи ожидать было неоткуда.
* * *
На следующий день, ближе к полудню Ригор приказал слугам приготовить к поездке крытую повозку и погрузить в неё сундук с образцами. Затем, посмотревшись в зеркало из амальгамы, висевшее у него в комнате, и оставшись вполне довольным своим видом, Ригор ещё раз отрепетировал изящный поклон, предназначавшейся графине, который он разучил во время последнего путешествия по Ломбардии.
Затем он взял в руки небольшой изящный ларец из красного дерева, в котором лежали свитки пергамента со стихами, повторил поклон и протянул подношение предполагаемой графине. Удовлетворившись своими упражнениями, Ригор накинул тёплый шерстяной плащ, подбитый мехом лисицы, оставшийся от отца, надел берет, также отороченный мехом, сунул ларец под мышку, и спустился на первый этаж в лавку. Окинув придирчивым взором товар, лежавший на многочисленных стеллажах, юноша вздохнул, всё более ощущая отвращение к торговому делу, и острое желание покинуть отчий дом. Единственное, что останавливало: так это страх перед бесконечными странствиями, ибо далеко не каждому голиарду удавалось удачно пристроиться при дворе какого-нибудь знатного господина и жить в сытости и достатке. Неожиданно Ригор поймал себя на мысли, что почёл бы за честь стать придворным голиардом прекрасной Беатриссы, без сожаления распростившись с ненавистной лавкой и домом, давно требующим ремонта. Но, увы, то были всего лишь мечты…
Повозка Ригора миновала замковые ворота, когда колокола мюлузкой церкви отзвонили нону. Юноша не без удовлетворения отметил, что он пунктуален и прибыл в замок, как и обещал без опозданий. Наверняка графиня уже завершила свой туалет и предстанет перед ним во всей своей блистательной красоте. От этих мыслей Ригор невольно ощутил волнение и желание, несравнимое с тем, которое он испытывал по отношению к молодой вдове, обучившей его любовной науке.
Мажордом проводил торговца в просторный зал, за ними проследовали слуги графини, державшие увесистый сундук с тканями, замыкал процессию личный слуга Ригора с ларцом в руках.
Мажордом приказал поставить сундук на стол.
– Ожидайте, – сказал он, обращаясь к Ригору, не считая нужным тратить лишние слова. Ведь он имел дело всего лишь с торговцем. – Я доложу Её Сиятельству графине…
Мажордом неспешно удалился. Ригор окинул взором зал, в нём царил полумрак, несмотря на полдень. В интерьере ничего не изменилось: длинный дубовый стол в центре, вокруг него стулья с высокими резными спинками с изображением фамильного герба; два камина, облицованные цветными изразцами; многочисленные шпалеры, висевшие на стенах и окнах, дабы в помещение не задувал холодный ветер.
Беатрисса де Мюлуз не заставила себя долго ждать и появилась в сопровождении компаньонок. Увидев Ригора одного, без отца, графиня тотчас приблизилась к нему, и не успел он продемонстрировать свой специально разученный по этому поводу поклон, а лишь смущённо склонить голову, произнесла:
– А где твой отец, юноша?
– Он умер неделю назад… – печально ответствовал он.
– Мне жаль твоего отца, юноша… Надеюсь, он успел привезти ткани из Милана? – живо поинтересовалась графиня, не проявив должного христианского сострадания.
Звуки её голоса подействовали на Ригора чарующе. Несмотря на видимую растерянность и смущение, он всё же нашёл в себе силы преодолеть их и изящно поклониться. Графиня оценила грациозные движения юноши.
