Когда он ушел достаточно далеко, Бенедикт вздохнул и пожаловался:
— Я думал, женитьба на его дочери и рождение первой внучки заставит его обращаться ко мне по имени.
— Дружище, он простил тебе очень много грехов. Я бы сказал, что, обращаясь к тебе по фамилии, отец поступает справедливо. Виски хочешь?
Бенедикт кивнул. Вероятно, его кивок относился столько же к ответу на вопрос, сколько и к согласию с Ричардом. Когда граф Рейли прошел мимо него к буфету, у Хастингса глаза на лоб полезли.
— Ничего себе синяк! Надо полагать, невероятная история, которой меня развлекли по приезде сюда, по крайней мере отчасти правдива?
— Как женщины в этой семье умеют распространять сплетни! — сказал Ричард. — Это просто уму непостижимо. Они могли бы тебе очень пригодиться в твоей прежней профессии. Хастингс, я говорю серьезно, ты мог иметь сеть неутомимых сборщиков и распространителей информации.
— О, с этим я не спорю! По части сбора особенно большая мастерица Беатрис.
«Провалиться мне на этом месте, если это не правда», — подумал Рейли.
— Да, а близнецы специализируются на ее распространении.
— Распространении чего? — спросила, входя в комнату, Эви. Было странно снова видеть ее в вечернем платье, она не одевалась так с тех пор, как четыре месяца назад родилась Эмма.
— Обаяния, — сказал Ричард, подмигнув Бенедикту. Он поцеловал сестру в щеку. Эви прошла и села рядом с мужем. — Близнецы излучают обаяние, в точности как их брат.
Серебристые глаза Эвелин насмешливо блеснули.
— Твое обаяние чуть не довело тебя до тюрьмы?
— Мое обаяние помогло мне избежать тюрьмы.
— А, так вот как все было? Что ж, тогда, наверное, мне лучше выслушать эту ужасную историю из первых уст.
Ричард подумал, что, пожалуй, так и впрямь будет лучше. Одному Богу известно, какие искажения претерпела правда в процессе пересказа. Передав Бенедикту его стакан с виски, он одним глотком осушил свой и приступил к рассказу. Но как граф ни старался оставаться беспристрастным, в нем снова стало подниматься раздражение.
К концу рассказа выражение лица Эви изменилось с насмешливого на сочувственное. Сестра медленно покачала головой, сдвинув брови. Рейли подумал, что наконец-то он нашел единомышленника. Все-таки не зря она ему нравится. Так граф думал, до первой произнесенной ею фразы.
— Бедная женщина! Наверное, она ужасно испугалась. А когда осознала, что человек, которого она пыталась отправить в тюрьму, на самом деле пытался ей помочь, да и к тому же оказался графом… — Эви прижала руку к сердцу. — После всего этого она была совершенно обескуражена.
У графа Рейли покраснели кончики ушей.
— Ни черта подобного, — пробурчал он скорее себе под нос, чем кому-то еще.
— Что ты хочешь сказать этим «ни черта подобного»?
— Эта женщина сказала этим двоим, любезно отпустившим меня, что не важно, граф я или нет, я все равно напал на ее кузена, поэтому она хочет моего ареста.
— Не может быть! — воскликнула Эви.
— Уверяю тебя, так оно и было!
«Что ж, по крайней мере теперь они потрясены, как и положено», — решил Ричард.
Сестра встала, качая головой, подошла к нему и сочувственно положила руку ему на плечо.
— Не будь к ней слишком суров, бедная старушка пережила сильное потрясение.
— Старушка?! Эви, да она моложе тебя! — воскликнул Ричард. — Она прекрасно сознавала свои слова и поступки.
Женщина в удивлении отпрянула от него, ее лицо прояснилось, и она прошептала:
— О-о, теперь я все понимаю…
— Что, по-твоему, ты понимаешь?
— Неудивительно, что ты так расстроился. Твою гордость задела хорошенькая молодая женщина…
— Я не говорил, что она хорошенькая, — буркнул граф, гоня прочь воспоминание о раскрасневшихся щеках и полных губах Джейн.
— Тебе и не обязательно это говорить, — самодовольно ответила Эвелин. — Хорошенькая молодая женщина публично поставила тебя в неловкое положение. Более того, на нее совершенно не произвело впечатления твое высокое положение в обществе. Да, теперь все определенно начинает обретать смысл.
— Не говори глупости! — в негодовании воскликнул Ричард.
— Я не говорю глупости. Полагаю, что это первый случай в истории, когда женщина не упала к твоим ногам. Этот факт тебя очень расстроил.
Ричард набрал в грудь побольше воздуха, готовясь себя оправдать. Возможно, Эви была частично права, и все же он не собирался ей об этом сообщать. В это время послышался скрип двери, что прервало его мысли. Все трое повернулись в сторону, откуда донесся звук. В коридоре стоял дворецкий Финнингтон. Учтиво поклонившись, слуга произнес:
— Прошу прощения, лорд Рейли. Вас желает видеть мисс Бантинг.
«Бантинг?» — подумал Ричард.
— Финнингтон, я не знаю никого по фамилии Бантинг. Она пришла на бал?
Ричард посмотрел на часы над камином, показывающие начало восьмого. До бала оставался целый час.
— Нет, милорд. — Дворецкий говорил свойственным ему официальным тоном. — Я бы не стал вас беспокоить, но молодая леди сказала, что она пришла с мирным подношением, и еще она надеется, что ваш фрак не испорчен, — многозначительно сообщил дворецкий.
Финнингтон сжал губы. Ричард подозревал, что слуга находит этот визит забавным. В это время на лице Эви медленно появилась улыбка.
— Финнингтон, — сказала она, — мисс Бантинг сообщила вам свое имя?
— Да, леди Эвелин. У нее нет визитной карточки, но, думаю, она сказала, что ее зовут Джейн.
Как возможно, что этот совершенно ужасный день привел к такой кульминации? Джейн стоит в, возможно, самом роскошном на свете вестибюле, держа в руке корзинку с только что испеченными пирожными, и ждет человека, который собственноручно нанес ей огромный ущерб: лишил ее существенной части дневной выручки, половины маминого фарфора и изрядной доли чувства собственного достоинства!
Мисс Бантинг поправила на руке тяжелую плетеную корзинку. Усталость давила на ее руки и ноги, словно ржавые рыцарские доспехи. Никогда в жизни ей не приходилось работать так напряженно и долго. Теперь каждая мышца в ее теле жаждала отдыха. Наперекор себе она пришла этим вечером в дом Ричарда Мура лишь потому, что не могла поступить иначе. В конце концов, ведь это она совершила ошибку. Пусть Рейли вызывал у нее неприязнь и возмущение из-за испорченного дня, но он действительно пытался ей помочь. Вред, нанесенный от его непрошеной помощи, теперь не имел значения, и пускай представители верхушки общества не обращают внимание на несправедливости, которые они допускают по отношению к другим людям. Но у нее-то, у Джейн, совесть есть! Она не сможет спать спокойно, пока не извинится за недоразумение, произошедшее в ее булочной.
