— Возможно, — сказал отец задумавшись. — Странно, не правда ли, моя дорогая, что случай столкнул меня с ним? Когда я искал Гуттберта Олливента, то думал, что он мой единственный друг, который у меня когда-либо был, а сейчас мне кажется, что этот молодой человек почти мой племянник. Что ты думаешь об этом, малышка?
Это было имя, которым ему больше всего нравилось называть Флору. Он звал ее малышкой и думал о ней, как о малышке, в те далекие дни жизни в Австралии, и теперь Марк Чемни очень любил называть ее так.
— Это дико, папа, очень безнравственно. Он приезжает домой поздно ночью, в каких-то кэбах. Это кажется мне таким ужасным — ездить в кэбах, а не в каретах, не правда ли, папа? Миссис Гэйдж говорит, что двухместные кэбы и распутство — всегда вместе. Именно так она и говорит.
Миссис Гэйдж была таинственной женщиной. Была она старой и плаксивой и вздыхала все время о прошедшей молодости. Мистер Чемни нанял ее для ведения домашнего хозяйства.
— Никогда не упоминай миссис Гэйдж. Я думаю, нет большой беды в том, что этот молодой человек возвращается домой поздно. Мне следовало бы огорчаться, думая об этом, но в его манерах такое обаяние и искренность. Я бы не пригласил его сюда, если бы он был неприятным типом.
— Возможно, двенадцать часов ночи или около того, это не так уж и поздно? — спросила Флора, задумавшись.
— Ты так точно говоришь о времени его прихода, малышка!
— Я не могу не слышать его ночных приходов, ведь все происходит под моими окнами.
Флора провела в необычном волнении оставшуюся половину дня. У нее с отцом было не много друзей, ими были доктор и миссис Олливент. Поэтому было так необычно для них ожидать к обеду кого-либо другого. Флора просила отца взять ее в Кавентский сад для того, чтобы купить фрукты для десерта, выбрать бананы, гранаты, опунции и различные другие экзотические дары природы, которые выглядели такими заманчивыми и обладали удивительным вкусом. Это была ее детская фантазия — украсить стол чем-то необычным, ярким. Чтобы можно было очаровать глаз художника композицией форм и гаммой цветов. Миссис Гэйдж было дано задание подготовить хороший обед, но поскольку эта женщина никогда ничего не делала, кроме супа из воловьего хвоста, трески, жареных бифштексов и вареной курицы, то трудно было ожидать от нее чего-нибудь необычного и оригинального.
— Я не думаю, что он много заботится о том, что ому есть, — размышляла Флора, которая имела некоторые определенные представления об этом молодом человеке. — Он, кажется, выглядит выше того, чтобы размышлять над этим. И я надеюсь, что он не будет пить очень много и становиться развязным, а то папа никогда не разрешит приходить ему снопа.
Эта мысль была ужасна. Но что можно было ожидать от молодого человека, который возвращается домой поздно вечером в кэбе?
Еще оставалось время после их возвращения из Кавентского сада, нагруженных различными деликатесами из тропиков, до семи часов вечера. Флора посвятила это время тщательному осмотру и отбору своих рисунков, обдумывая, какой из них она может рискнуть показать мистеру Лейбэну. Она должна представить один рисунок. Может ли она надеяться на консультацию, касающуюся оттенков цвета человеческого тела? По причине вдруг появившейся у нее робости все рисунки казались слишком плохими для того, чтобы их можно было показать. Рот Джульетты был неправильной формы, левый глаз Галнеи выглядел каким-то закатившимся, старик с белой бородой — эскиз «Благожелательность» — оказался слишком пурпурным в свете свечи, чего Флора совсем не ожидала. Букет камелий, который, был нарисован с натуры, выглядел, как свежесрезанная брюква, ваза с абрикосами удивительно напоминала вазу с маринованными огурцами. Флора в отчаянии закрыла свою папку.
«Я лучше ему покажу все рисунки, тогда он хоть будет знать, какая я мазилка, — сказала себе Флора. — Как бы я хотела, чтобы он был беден, тогда было бы очень милосердно брать у него уроки».
Затем она быстро побежала в соседнюю комнату одеваться. Флора распустила свои густые волнистые волосы и снова закрутила их вокруг головы наподобие диадемы. Она надела голубое шелковое платье, которым так часто восхищался ее отец. Оно было с красивыми кружевами вокруг шеи и свободными рукавами, наполовину закрывающими ее красивые нежные руки. Флора могла тратить любое количество денег на свои украшения, балуя себя различными удивительными вещами: медальками, ленточками, кружевами — в общем всем, о чем ей так мечталось в ее школьные дни.
Темные занавески были задернуты, и в двух гостиных запылали камины, вследствие чего комнаты приняли более уютный вид, несмотря на их невзрачную обстановку. Марк Чемни сидел в своем любимом кресле, чрезвычайно массивном, но довольно вместительном, в своей привычной позе, читая вечернюю газету.
— Не могу понять, что интересного находят мужчины в газетах, — сказал он.
— Ты так всегда говоришь, папа, потому что никогда еще ничего не прочитал.
— Я не могу сказать, что люблю книги, Флора. Мне нравится знать, что то, что я читаю, есть на самом деле. Что хорошего в истории, например. На этой неделе могут по-всякому фальсифицировать события прошлой. Я не хочу знать, что было, я хочу знать, что есть. О, как ты нарядно выглядишь, моя милая. Ты не часто балуешь меня, одевая это голубое платье.
— Я думаю, поскольку у нас сегодня будет компания, папа…
— Компания! Молодой, человек, живущий по соседству! Я полагаю, это как раз он стучит в дверь.
Сердце Флоры почти выскакивало из груди. Она думала о тех отвратительных рисунках наверху, удивляясь, как у нее хватило смелости выставить их для показа, о том, как будет выглядеть этот молодой человек при более близком знакомстве, поскольку раньше она видела его только мельком, на расстоянии.
Он вошел в комнату в тот момент, когда Флора предавалась этим размышлениям, и был представлен ей, при этом его рукопожатие было настолько энергичным, что это выглядело по крайней мере не по-джентльменски.
Определенно, молодой человек был хорош собой, в этом не могло быть, сомнений, он был просто великолепен. На нем был прекрасно сшитый, без малейшего изъяна костюм. Только одна странная деталь присутствовала в его внешнем виде — прекрасные длинные волосы. Флора ожидала увидеть его в черной бархатной куртке, возможно, с пятнами краски тут и там, которые говорили бы о том, что он только сейчас отложил палитру. Но он был одет как любой другой молодой человек — безукоризненно и элегантно. Флора даже почти расстроилась.
Он был очень непринужденным молодым человеком, с которым легко было общаться. Его способность поддерживать разговор служила ключом к открытию дверей для дружбы. Он рассказал им все о себе: о том, как он живет, о своих стремлениях, о намерении съездить в Рим на год или два, чтобы там усердно поработать, будто что-то было в атмосфере этого древнего города, что должно было сделать его очень трудолюбивым.
