Я исповедалась перед Дэвидом. Теперь наступил его черед. Как я и думала, весть о смерти Эдгара дошла до него вскоре после того, как он сам прибыл в Вест-Индию. Эта новость принесла ему безмерное облегчение. Проведя полгода в какой-то Богом забытой дыре, запомнившейся лишь жарой и одиночеством, он был переведен в Кингстон, на Ямайку, где его определили на постой к богатому плантатору. Жена плантатора оказалась избалованной дрянью, изнывающей от скуки. На Дэвида она оказала то же воздействие, что на меня Джон Принс. Дэвиду, однако, повезло больше, чем мне, и между ними завязался жаркий южный роман, который продолжался до тех пор, пока не последовал перевод на следующий остров. Прибыв на новое место, он узнал, что ему была тут же найдена замена в лице другого офицера.
Новый остров оказался местечком еще почище того, с которого началась его служба в Вест-Индии. Чтобы успешно сражаться со скукой и тяжелым климатом, все офицеры обзаводились там любовницами из туземного населения. Недолго думая, мой Дэвид примкнул к теплой компании. Ему досталась светлокожая мулаточка, которая помогла приятно скоротать время в ожидании очередного назначения. Вскоре он получил извещение о серьезной болезни жены, и у него пропала охота к амурным похождениям. Дэвид стал хлопотать об отправке домой, но безуспешно. Вслед за известием о кончине жены пришло донесение о том, что Уэлсли объявляет набор офицеров в Португалию. Он вызвался отправиться туда добровольцем и был произведен в чин подполковника. Новые знаки отличия стерли последние следы нашей с Эдгаром позорной сделки.
Дэвид отплыл прямиком в Португалию, где принял участие в кровавом, но победоносном штурме Ролики. Он был ранен, но, по счастью, в самом конце сражения. Его тут же вынесли с поля боя, иначе он неизбежно истек бы кровью. Затем ему пришлось выиграть еще одну битву – против лекарей, которые намеревались отрезать раненую ногу. Первым же кораблем его как безнадежного больного отправили в Англию. Здесь он попал в Гринвичский госпиталь, где провалялся несколько недель, будучи на грани смерти. С больничной койки ему удалось отправить весточку Белль, но, когда она в конце концов добралась туда, кризис уже миновал и дела Дэвида пошли на поправку. Белль поведала ему о том, что я живу в Солуорпе, однако она ничего не знала о моей предстоящей свадьбе, а потому не представляла точно, в каком качестве я нахожусь в доме Денмэна. Я намеренно ничего не говорила ей о запланированном бракосочетании, поскольку не хотела ее присутствия на торжестве, опасаясь, что она своей вульгарностью шокирует гостей. О том же, чтобы рассказать Белль о своих матримониальных планах, но не пригласить ее на свадьбу, не могло быть и речи: смертельная обида последовала бы незамедлительно.
И все же новости, рассказанные ею, привели Дэвида в беспокойство. Поначалу он хотел написать мне письмо, но тревога отчего-то усиливалась, и Дэвид решил поехать в Солуорп, чтобы самому разобраться во всем на месте. С помощью двух друзей он, улизнув из госпиталя, нанял экипаж, который и доставил его ко мне. Остальное я знала. Излив мне душу, Дэвид в изнеможении лег на подушки и вопросительно посмотрел на меня.
– Ты сердишься? – робко поинтересовался он, не спуская с меня обеспокоенных глаз.
– Сержусь? – Я едва не захлебнулась от гнева. – С чего бы это? Нужно быть круглым идиотом, чтобы ожидать от солдата верности и порядочности. Это известно любому взрослому человеку.
Лицо Дэвида сморщилось как от боли.
– Господи, да ты и в самом деле рассердилась не на шутку! Именно этого я и боялся. Дорогая, но ведь все эти женщины ничего не значат для меня, пойми же. Эти увлечения – чисто физического свойства. К тому же все давно уже в прошлом и не имеет к нам ни малейшего отношения. – Он умоляюще протянул ко мне руки. – Ну же, Элизабет.
Но я словно бы не заметила его жеста, и он бессильно уронил руки на одеяло.
– Я мог бы рассказать тебе о своих злоключениях такое, от чего ты рыдала бы в моих объятиях, – грустно произнес Дэвид, – и слез хватило бы не на один десяток лет. Да, я многое мог бы поведать тебе. Но мне казалось, что ты, как и я, предпочтешь услышать только правду, какой бы неприглядной она ни была. Мои чувства к тебе никогда не менялись и не изменятся впредь. Надеюсь, что и твои чувства остались теми же, а если это так, то между нами не может быть лжи. Наша любовь не нуждается в фантазиях.
Он бросил на меня неуверенный взгляд. С моих губ готовы были сорваться жестокие и несправедливые слова, но, слава Богу, я сумела сдержать их. «Боже праведный, – вовремя спохватилась я, – чего же я хочу – наказать его лишь за то, что он был до конца откровенен со мной, за то, что верит в силу нашей любви?»
Склонившись над кроватью, я поцеловала его.
– Я думаю, что ты низкий, подлый, безнравственный плут, – произнесла я сладким голосом, – и я без памяти люблю тебя.
Улыбнувшись, он нежно привлек меня к себе. Прошло несколько минут, а может быть, и час. Наконец, оторвавшись от него, я томно пробормотала:
– Ну и жизнь нас ожидает впереди – подумать страшно. Ты будешь рассказывать мне все о своих интимных делишках, я тебе – о своих. Никакой театр с этим не сравнится!
Его руки железным обручем вновь стиснули меня.
– Что было, то прошло, дорогая моя. Ты же знаешь: пока ты рядом, меня до конца жизни не потянет к другой. Но теперь уж если я замечу, что ты хотя бы глазки кому-то строишь, то обещаю переломать тебе все твои нежные косточки.
Это было произнесено с улыбкой, но я знала, что каждое слово сказано им всерьез, и была счастлива.
В последующие несколько дней мы избегали разговоров на щекотливые темы и, обмениваясь воспоминаниями о трех минувших годах, ограничивались лишь событиями вполне приличного свойства. Я рассказала ему обо всех моих путешествиях. Дэвид рассказывал о Вест-Индии, делая в качестве иллюстраций к повествованию карандашные наброски, что служило ему дополнительным развлечением, поскольку он все еще был прикован к постели. Они и сейчас висят в моем кабинете. Хоть я никогда и не видела тех мест, мне кажется, что рисунки Дэвида прекрасно передают тяжелую красоту тропических широт. Стоит мне только взглянуть на них, и дни его жизни в далеких краях как наяву проходят перед моими глазами.
Я начинала беспокоиться о Марте – уже более двух недель минуло с тех пор, как я уехала из Солуорпа, а от нее не было ни слуху ни духу. Однако мои тревоги оказались напрасными.
Вечером мы с Дэвидом решили отметить круглую дату – две недели нашей супружеской жизни – бутылкой шампанского, которая нашлась в винном погребе. Внезапно хлопнула входная дверь, приглушенно зазвучал чей-то голос, раздались тяжелые шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Я поспешила к Дэвиду, опасаясь, что к нам пожаловал Ричард, горящий жаждой мести. Дверь распахнулась, и на пороге появилась Марта с посапывающим ребенком на руках. Она подошла к кровати и положила его рядом с отцом.
