— Я… Я не понимаю. — Флёр дрожала от усталости и страха. Подбитое мехом полотно на соломенной подстилке оказывало на нее магическую силу притяжения. Она опустилась на колени и прислонилась к сырой стене. Ей очень хотелось закрыть глаза, но она боялась остаться в темноте и одиночестве.
Флёр все еще не полностью верила его логически обоснованным фактам, но готовность признать наконец его правоту уже подтачивала силу ее сопротивления. Как бы ей хотелось рассчитывать на его поддержку!
— Неужели вы вполне серьезно утверждаете, что герцогиня де Валентинуа лишила вас своего расположения? — выдохнула Флёр с сомнением.
— Именно так. Эта дама не терпит около себя никаких иных богинь. Моей ошибкой было то, что я упустил этот момент из виду. — Неужели она слышит в его словах действительно признание вины? — Я должен был сразу же понять, что герцогиня не зря доверяет мне подобные планы. Ведь она не принадлежит к тем болтушкам, которые умеют только сплетничать…
В другое время и если бы речь шла о других людях, Флёр восхитилась бы ловкостью Дианы де Пуатье. Но поскольку жертвой была она сама, ей оставался только пессимистический вывод.
— Герцогиня вам сказала, что меня должны арестовать, а потом выжидала, как вы будете на это реагировать? Одним шахматным ходом она определила судьбу двух фигур. Если бы вы молчали, то она избавилась бы от меня и сохранила себе преданного слугу. В другом случае она бы от меня все равно избавилась, но при этом наказала бы и бывшего своего верного почитателя за то, что он переменил фронт. Правильно я поняла?
Очередной раз Ив де Сен-Тессе убедился в уме своей супруги. Почему он сразу не рассказал ей обо всем? Может быть, она уже тогда разгадала бы те коварные замыслы, которые ему самому стали ясны только теперь.
— Какой грандиозный заговор только для того, чтобы отомстить за обиду, нанесенную по легкомыслию, — задумчиво пробормотала Флёр.
— Обиду по легкомыслию? — повторил граф. — У вас, я вижу, стремление принижать значение вещей. Для Дианы де Пуатье речь идет о власти над королем и над Францией.
Флёр, думавшая о том вечере в Пале Турнель, когда она назвала Диану шлюхой, не уловила связи этого эпизода со словами графа о власти.
— Но я ведь не собиралась оспаривать ни ее могущества во взаимоотношениях с королем, ни власти над Францией.
— Не собирались?
Муж не мог понять, как это возможно, чтобы в одной голове сочеталось так много холодной, отточенной логики и столько же наивности.
— Вы хотите убедить меня в том, что не заметили, как наш всемилостивейший король Генрих стал уделять внимание одной лишь графине Шартьер? Хватило бы всего лишь малейшего знака с вашей стороны, чтобы герцогиня исчезла из круга придворных и отправилась в свои поместья. Но вы такого знака — вопреки всем ожиданиям — так и не подали. Почему?
— Действительно, от меня ускользнуло то обстоятельство, что мне предлагалось положение «maitress en titre»[9], сеньор, — прошептала Флёр и усталым движением отбросила со лба волосы. — Да, действительно, король был со мною приветлив, но это вовсе не означает, что честолюбие толкнуло бы меня в благодарность за приветливость короля залезть в его постель. Что бы вы обо мне ни думали, я не публичная девка, продающаяся тому, кто больше заплатит. То немногое, что у меня еще осталось от моей гордости, я не отдам даже за целое королевство…
— Простите меня!
Эта просьба была произнесена столь смиренным тоном, что Флёр отпрянула, словно ее укусил один из тех малых грызунов, возня которых слышалась под соломой.
— Что вы имеете в виду? — растерянно спросила она.
— Я поступил с вами несправедливо и прошу за это прощения, — спокойно объяснил граф. — Простите мне эти и многие другие гнусные подозрения. Я судил поверхностно, не зная вас по-настоящему. Вы не заслужили того, чтобы слишком тщеславный отец принес вас в качестве жертвы на алтарь жадного до удовольствий двора. Я хочу приложить все усилия, на которые способен, чтобы хоть как-то искупить мою вину перед вами.
Разрываясь между чувством бесконечного смущения и желанием защитить своего несправедливо обвиненного отца, Флёр некоторое время подбирала нужные слова и лишь потом прервала молчание.
— Искупить вину? Я не понимаю, о какой вине вы говорите?
— Доказательство вашего преступления, выставляемое герцогиней, состоит в каком-то письме, — продолжал граф начатое объяснение, не отвечая прямо на ее вопрос. — Говорят, что вы пишете письма под диктовку королевы. Наверняка не трудно найти среди них такое, которое можно будет истолковать против вас. Будет сказано, что это письмо вы написали по собственной инициативе за спиной королевы.
— Но как вам пришло в голову…
— Тш-ш-ш! Дайте мне закончить. Мы должны быть едины в наших показаниях. Вам следует утверждать, что письмо, о чем бы ни шла в нем речь, вы написали по моему приказу. Ради всего святого, держите язык в узде. Вы ни о чем не подозревали, вы беспомощны и полны отчаяния! Разыграйте наивную простушку! Настаивайте на том, чтобы ваше дело было доложено королю. Но делайте это только в том случае, если на допросе не будет герцогини…
— Да прекратите же это безумие! — Ожесточение преодолело усталость молодой женщины, и она воинственно выпрямилась, словно собираясь вступить в бой. — Как я могу говорить подобные глупости? Нет ни письма, ни предательства, не может быть и ложных показаний! Вы хотите, что ли, подвергнуться наказанию вместо меня, хотя я и сама невиновна?
— Для того, чтобы добиться вашего освобождения, и того, чтобы вы снова нашли приют в своей семье или у королевы, я готов использовать любое, даже самое нелепое средство!
Шартьер опустился на одно колено около своей супруги, сидевшей на кое-как устроенном ложе, чтобы их глаза оказались на одной высоте. Он нежно убрал с ее лба прядь буйных волос, и Флёр оказалась в плену его светящегося золотым сиянием пристального взгляда. В глубине ее души почему-то поднялась теплая волна, которая сделала ее слабой и безвольной.
— Почему… Почему вы считаете, что должны для меня это сделать? — выдохнула она сдавленным шепотом.
— Потому что не хочу, чтобы с вами случилось что-либо дурное! Потому что мне невыносима мысль, что фаворитка погубит вас.
Флёр вдруг забыла, где она находится. Тюрьма, черные тараканы, холод и тусклый свет отошли на самый край сознания. Ее сердце забилось тяжелыми, замедленными, редкими ударами.
— Откуда же взялось столько внимания к честолюбивой купеческой дочке низкого происхождения, на которой вас заставили жениться против воли? — прошептала она. — Не лучше ли вам сохранить себе лояльность в тех сферах, где уже много лет вы принимались столь благосклонно?
