Ободренная выражением муки, появившимся на ее лице, Лавиния еще глубже вонзила кинжал:
— Горди намеревался просто забрать вас из замка Данридж и оставить навсегда в Инверэри. Он торопился вернуться в мои объятия, но ваша непоседливость нарушила эти планы.
Доведенная до отчаяния, в гневе уже не помня себя, Роберта вдруг наклонилась и быстрым движением, приподняв край юбки, выхватила из ножен свой кинжал «последнее средство». Приставив смертоносное лезвие к самому лицу красотки, она пригрозила:
— Уходи прочь, ядовитая гадина, или я покрою твое лицо такими шрамами, что ни один мужчина не захочет смотреть на тебя, не то что лечь с тобой в постель!
— На помощь!.. Она убьет меня! — взвизгнула Лавиния, отскочив на несколько шагов.
В следующий миг все присутствующие бросились к ним и окружили с возгласами удивления. Протолкавшись сквозь небольшую толпу возбужденных зрителей, Гордон требовательно спросил:
— Черт побери, что ты делаешь, Роберта? Ты вытащила кинжал в присутствии короля? Да ты с ума сошла!
Потеряв дар речи от стыда за свою ужасную выходку, Роберта только широко открытыми глазами смотрела на мужа. Почему он так кричит на нее?.. Она взглянула на Лавинию, которую, словно желая защитить, обнял за плечи Мунго Маккинон, и увидела рядом с ними истекающего слюной короля.
Гордон протянул руку и приказал:
— Отдай мне кинжал.
— Чума и дьявол тебя забери! — не выдержав, крикнула она в сторону Лавинии, передавая мужу свое «последнее средство».
— Уберите отсюда этих дерзких смутьянок! — приказал король Яков.
Не дожидаясь вторичного приказа, Гордон быстро схватил Роберту и вытолкнул ее за дверь. В полном молчании, ни слова не говоря, он потащил ее прочь по лабиринту мрачных полуосвещенных коридоров.
Едва они вошли в свою комнату, как Гордон возмущенно закричал:
— Я поверить не могу, что ты вытащила кинжал в присутствии короля! Да ты в своем уме, дорогая?
— Что, испугался за жизнь своей любовницы? — вскричала Роберта, вне себя от такого унижения. — Я знаю, что ты спал с ней! Я знаю, что у тебя были многочисленные любовные связи, но мне не доставляет удовольствия, когда эти мерзкие шлюхи постоянно пристают ко мне.
Она тяжело опустилась на край кровати и приложила руку к животу, словно пытаясь успокоить этим и защитить еще не родившегося ребенка. Глядя, как муж в раздражении меряет комнату шагами, она чувствовала, что жгучие слезы заливают ей глаза.
— Я не буду возражать против развода, Горди. Ты даже можешь использовать дьявольское пятно как причину. Я только хочу уехать отсюда. От этой придворной жизни меня просто тошнит.
— Да о чем ты толкуешь? — воскликнул Гордон, вперив в нее взгляд.
— Я не хочу такого мужа, — твердо сказала она.
— Ты в самом деле, должно быть, рехнулась! — запальчиво возразил Гордон. — Ты думаешь, я так просто позволю расстроить наш брак?
— У меня будет муж, который верен мне, или не будет никакого, — ответила Роберта, гордо распрямив плечи и глядя ему прямо в глаза. — А ты… ты будешь счастливее, если женишься на женщине, которую любишь.
Какое-то странное волнение блеснуло в его пронзительных серых глазах, и выражение лица смягчилось.
Гордон присел рядом с ней на край кровати, обнял за плечи и притянул поближе к себе.
— Я никогда не любил Лавинию Керр, — сказал он. — Я брал то, что она предлагала, не более того.
Это признание окончательно доконало Роберту. Она вдруг почувствовала себя смертельно уставшей и обессиленной.
— Мне не нравится при дворе, — устало сказала она. — Я хочу уехать.
Гордон нежно провел губами по ее виску.
— Завтра же утром, ангел, — пообещал он. — После того, как ты принесешь королю свои извинения, а я попрошу у него разрешения уехать. Если он захочет, чтобы я остался в Эдинбурге, мы переедем в особняк Кэмпбелов. Это тебе подходит?
Роберта кивнула, чувствуя себя успокоенной в его объятиях, и склонилась головой ему на грудь. Но мысли ее были невеселы. Пускай муж утверждал, что он никогда не любил Лавинию, в этом она ему верила. Но все же он не сказал и ей, что любит ее.
Роберта судорожно вздохнула. Возможно, когда-нибудь у него и разовьется какая-то привязанность к ней. А до тех пор надо сосредоточиться на ребенке, которого она носит. Опасности окружали ее повсюду, а любая опасность грозила несчастьем и ему.
Нет, черт возьми! Да она убьет любого, будь то мужчина или женщина, кто мог бы навредить ее малышу.
-Молодец, Ливи! Спектакль получился на славу, — с удовлетворением улыбнулся Мунго Маккинон, глядя, как его кузина сердито расхаживает взад-вперед по комнате.
— Фу!.. — фыркнула Лавиния, бросив на него раздраженный взгляд. — До сих пор поверить не могу, что эта хайлендская мышка имела дерзость броситься на меня с кинжалом.
— Похоже, Горди тоже был этим удивлен, — ответил Мунго, явно довольный, что первый акт мести, задуманной им против Макартуров, начался столь удачно. — Все вышло даже лучше, чем я планировал. Она не только сделала глупость, выхватив кинжал в присутствии короля, но и прокляла тебя при свидетелях.
— Так что мне теперь делать? — спросила Лавиния, бросив на него косой взгляд.
— Утром я шепну королю на ушко о ее «дьявольском цветке», а потом обвиню в колдовстве. — Мунго потянулся и схватил Лавинию за руку, заставив остановиться. — Кузина, у меня уже голова кружится от твоих хождений туда-сюда, — сказал он и мягко усадил ее на стул. — Посиди немного, а я сейчас принесу вина.
Когда она согласно кивнула, Мунго направился к небольшому столику в углу. О да, подумал он, улыбаясь про себя чрезвычайно довольный, что события развиваются так хорошо. Похоже, что пришел его черед на удачу.
Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что кузина не наблюдает за ним, он быстро вынул из внутреннего кармана стеклянный флакончик. Аптекарь клялся, что этого количества пережженной хинной коры будет достаточно, чтобы вызвать у человека рвоту и колики. Болезнь будет не смертельной, но тошнота и боли в животе продлятся несколько дней.
Без всяких угрызений совести Мунго высыпал порошок из хинной коры в бокал и долил вином. Наполнив и второй бокал, он снова вернулся к камину и протянул Лавинии бокал с отравленным вином.
— За твое искусство притворяться, — сказал он, подняв бокал.
— Я вовсе не притворялась, — сказала Лавиния и пригубила вино. — Я в самом деле презираю эту мышь.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — кивнул Мунго, садясь рядом в кресло и вытягивая ноги.
В следующие полчаса они мирно попивали вино и болтали о пустяках. Мунго не спускал глаз с кузины, наблюдая за ее медленно бледнеющим лицом и ожидая, когда начнется недомогание.
