— Могу поклясться, так оно и было, — подтвердил лорд Вильям. — Она не льет слез, не причитает в голос, подобно другим женщинам, но те, кто знает ее, видели, как неутешно было ее горе.
— Вопрос не в том, была ли глубока ее скорбь, — возразил архиепископ Лондонский, — но в том, предавалась она блуду с этим человеком в день погребения своего дитяти или нет.
И Лоуик сказал:
— Так было, сир.
Он говорил с видимой неохотой, и Галеран подумал, что, верно, и он хочет отвести опасность от Джеанны. Что ж, это делало ему честь.
— У нее были на то причины, сир, — сказал Галеран, понимая, что ступает на коварную почву. Даже если ему удастся объяснить поступок Джеанны этим людям, нельзя ни словом обмолвиться о ее войне с богом. — Моя жена созналась мне во всем, подробно рассказала, как все случилось. Проще говоря, она помешалась. Ведь она думала, что я погиб; а когда, как по мановению божию, лишилась сына, от горя разум ее помутился. Да, она согрешила с Лоуиком, но лишь единожды, пока рассудок не вернулся к ней. Пусть Лоуик попробует не подтвердить мои слова.
— Сэр Раймонд? — вопросил король.
Лоуик покосился на Фламбара, но затем сказал:
— Да, сир, это было только один раз, и я тоже не верю, что в то время она была в здравом уме. Я пытался противиться ей, но оказался слишком слаб.
По палате прошел оживленный шорох, почти смешок, и Галеран почувствовал, что ему стало немного легче. Он был почти благодарен Лоуику: тот видел, какая опасность грозит Джеанне, и старался уменьшить ее.
Если б не проклятый подложный документ, он вообще прижал бы Лоуика к сердцу в порыве братской любви. Хотя подделка скорее всего дело рук Фламбара, которому нужно, чтобы Джеанну оставили в заточении.
Весь гнев Галерана теперь был направлен на архиепископа.
Вперед выступил архиепископ Лондонский, явно встревоженный новостью об убийстве.
— Так что же со смертью ребенка? Быть может, дама лишилась рассудка при вести о гибели мужа и отняла жизнь у сына? Весьма прискорбно, но подобное деяние не должно оставаться безнаказанным.
Ответил лорд Вильям.
— Сир, — сказал он, — конечно, это странная смерть, но такое случается. Обычно люди считают, что мать заспала ребенка. А крестьяне рассказывают о духах, крадущих детей по ночам. Сын мой был в отлучке, поэтому я счел своим долгом навести необходимые справки. Никаких признаков насильственной смерти на теле младенца не было — лишь пятна, выступившие уже после смерти, как это всегда происходит. И, — многозначительно добавил он, — людям свойственно показывать пальцем на тех, кого коснулась пусть самая легкая тень подозрения.
Галеран затаил дыхание. Отец говорил о гибели Вильгельма Рыжего! И еще он давал королю понять, что, если Джеанну обвинят в смерти Галлота, лорд Бром может присоединиться к тем, кто обвиняет Генриха в братоубийстве.
Он угрожал перейти на сторону Роберта Нормандского.
Король прищурился. Наступило зловещее молчание.
— Более того, — как ни в чем не бывало продолжал лорд Вильям, — поскольку мне небезразлично это дело, я говорил о нем с лекарем Уолтхэмского аббатства…
Галеран судорожно вздохнул. Опомнившись от потрясения, он заметил, что вошел Фицроджер и стоит подле трона, собираясь что-то сказать.
—…Брат Гарт подтвердил, что порой дети умирают без видимых причин. Обычно такое случается с детьми младшими, чем Галлот, но в остальном все обстоятельства его смерти совпадают с известными ему случаями. Я действительно думаю, что господь явил нам Свою волю и в великой мудрости Своей решил забрать милое дитя к себе.
— Да будет так, — молвил король. — Не будем пытаться раскрыть неразрешимую тайну, и не пристало христианам бросать камни в ту, чья вина не доказана. Если кто согрешил, многомудрый господь покарает его.
Говоря, Генрих не сводил глаз с Вильяма Брома, как будто на самом деле речь шла о подозрениях, касающихся его самого и смерти его брата.
— Также мне думается, — окрепшим голосом продолжал он, — что подлинность этого документа о помолвке крайне сомнительна. Настолько сомнительна, что я объявляю его недействительным до тех пор, пока мне не будут представлены неопровержимые доказательства. Но это очень нелегко, поскольку никого из свидетелей нет в живых. — Король улыбнулся одними губами. — Я уверен, что вы, милорд архиепископ Дургамский, приняли на веру подлинность документа. Но Раймонд Лоуик должен был сознавать, что преднамеренно участвует в обмане.
От столь быстрой смены обстоятельств Лоуик побледнел как полотно и встал.
— При всем уважении, сир, я утверждаю: этот документ настоящий, и я настаиваю на своем праве доказать его подлинность мечом.
Генрих не думал скрывать раздражение, и Галеран невольно разделял его убеждение о том, что в подобных поединках только гибнут понапрасну хорошие бойцы. Желание убить Лоуика мало-помалу ослабевало, пока не исчезло вовсе. Беднягу сначала ввела во грех Джеанна, а затем одурачил Фламбар.
А он еще пытался уберечь Джеанну от беды.
Тут Фицроджер нагнулся к Генриху и прошептал что-то ему на ухо, отчего король снова переменился в лице.
У Галерана от волнения заныло в животе. Что там еще?
Ему хотелось вскочить, сотворить какое-нибудь безумство, лишь бы прервать трусливое продвижение через правду к безопасности. Джеанна уже спасена от худшего из возможных наказаний, а архиепископ Лондонский нашел способ оставить Донату при Джеанне и Галеране.
Если только будет сохранен их брак.
Судьба брака меж тем висела на волоске, ибо король еще не сказал решительного слова против поединка. Умри Галеран на острие меча Лоуика, господь заменит всех на свете умерших свидетелей, и Джеанна станет женою Лоуика.
Галеран напряженно смотрел на тихо беседовавших короля и телохранителя. Обсуждают условия поединка? Вот Фицроджер выпрямился, а Генрих окинул проницательным взглядом стоявших пред ним людей.
— Лорд Галеран, — промолвил он, — согласны ли вы, что неверная жена должна быть наказана?
Потрясенный таким оборотом, Галеран должен был собраться с мыслями, прежде чем ответить.
— Возможно, сир, ежели она согрешила из похоти. Но не стоит наказывать обезумевшую от горя женщину.
— Однако, как заметил архиепископ Дургамский, раскаяние может быть притворным, как и безумие, а прилюдное наказание одного грешника — урок другим. Что, ежели я приказал бы вам высечь жену, дабы показать миру, что неверность терпеть негоже?
Галеран молча смотрел на короля, у которого было так много возлюбленных, в том числе — замужних, и многие из них прижили с ним незаконных детей… Насколько он знал, ни одна из этих женщин не понесла наказания за свой грех.
