— Распусти волосы, — попросил он.
Не отводя глаз от лица любимого, она подняла руки, чтобы вытащить шпильки из узла. Золотистые локоны рассыпались по плечам, по спине. Джон наполнил ладони шелковистыми прядями; он рассматривал их, и они, струившиеся между пальцами, казалось, сверкали в лунном свете.
Стыдливо опустив глаза, Алекс расстегнула рубашку Джона и со вздохом положила ладони на его мускулистую грудь. Затем, наклонившись, припала к его груди губами и услышала, как он застонал, а потом назвал ее по имени.
Когда же он потянулся к застежке на ее платье, она перехватила его руку и спросила:
— Джон, нам обязательно надо… раздеваться?
Он промолчал, ответив взглядом, и снова потянулся к ее лифу. Алекс закрыла глаза. Она чувствовала, как бьется ее сердце, чувствовала тепло его пальцев, касавшихся ее груди…
Алекс даже не заметила, как он снял с нее и все остальное. Но она знала, что навсегда запомнит удивительное ощущение свободы, когда лежишь, нагая, под звездами. Увы, это сладостное чувство свободы омрачалось мучительным ощущением неловкости, желанием прикрыть чем-нибудь ноги, чтобы Джон не видел их. Алекс, потупившись, молчала, она не смела заговорить.
— Ты так красива, — выдохнул Джон.
Могучий и таинственный в лунном свете, он стоял над ней, любуясь ее телом.
— Да, ты прекрасна… Именно такой я тебя и представлял.
Боясь поверить ему, боясь довериться, она робко взглянула на него и поняла, что он не лукавит. Джон действительно считал ее красивой. Она казалась ему физически совершенной, словно он не замечал ее изъяна.
— О, Джон… — выговорила Алекс с усилием.
Слезы навернулись ей на глаза; она раскрыла объятия, и он пришел к ней. А ведь она уже и не надеялась, что ей когда-либо доведется прижаться к груди мужчины, почувствовать трепет его сердца, услышать прерывистое дыхание, ощутить его страсть — и самой загореться.
Джон накрыл Алекс своим телом, и она тотчас ощутила тепло его рук, жар его губ… Они ласкали и целовали друг друга со всевозрастающей страстью; когда же руки и губы Джона коснулись ее правой ноги, Алекс едва не оттолкнула его, но вовремя вспомнила о том, что для него она прекрасна, что он не замечает ее физического изъяна. В глазах ее блеснули слезы благодарности.
Опьяневшие от ласк и поцелуев, они дрожали от желания, умирали от жажды, требовавшей немедленного утоления. Когда же Джон наконец овладел ею, Алекс познала счастье, которого до сих пор не знала, даже представить себе не могла. Подобное счастье возможно лишь тогда, когда двое отдают себя друг другу без остатка. Вот о каком счастье она всегда мечтала, но обрела его лишь сейчас.
Такого с Алекс прежде не случалось, впервые в жизни она почувствовала сладостное, почти невыносимое напряжение, возникшее где-то в самом низу живота и с каждой секундой усиливавшееся. От этого непонятного, даже жуткого напряжения тело Алекс покрылось испариной, и казалось, в нее вселилось что-то дикое — она вскрикивала и извивалась, лежа под Джоном. А потом словно волна набежала — волна, вознесшая ее к вершинам блаженства…
Наконец Алекс снова обрела способность дышать. Ошеломленная, глядя на Джона в изумлении, она пробормотала:
— О Господи…
Он с тихим смехом наклонился, чтобы поцеловать ее. Затем, по-прежнему держа Алекс в объятиях, перекатился на бок.
Они долго лежали, обнимая друг друга, и ночной ветерок ласкал их разгоряченные тела. Если бы добрый волшебник пообещал Алекс исполнить ее самое заветное желание, она попросила бы, чтобы эти минуты в объятиях Джона длились вечно.
— Я был капитаном в армии Конфедерации, — проговорил он наконец. — Хирургом.
По-прежнему обнимая Алекс, Джон рассказывал ей о своей прежней жизни, о том, как жил до войны, и о том, какие ужасы ему довелось увидеть впоследствии. Он поведал ей и об отчаянии, которое овладевало им, когда он понимал, что не в силах спасти раненых с простреленной грудью или раздробленными конечностями. Джон говорил о том, что принял плен едва ли не с радостью, принял как избавление. Он рассказал и о своей жизни в плену, и об испытаниях, выпавших на его долю.
Когда Джон вернулся к себе в Атланту, он уже повредился рассудком, но и здесь ему не суждено было обрести душевный покой: от дома ничего не осталось, кроме фундамента.
— Ты был женат? — спросила Алекс; это были первые слова, произнесенные ею за последний час.
— Элизабет умерла до войны, — сказал он, поглаживая Алекс по голове. — Мой сын и родители умерли в ту ночь, когда горела Атланта.
— Это ужасно… — прошептала Алекс.
Теперь она понимала, почему Джон предпочел прерии человеческому жилью, а общество лонгхорнов — обществу людей.
Джон сел и потянулся к корзине, стоявшей рядом с одеялом. Предложив Алекс слив и воды из кувшина, он улыбнулся:
— Не самое шикарное угощение, но в данной ситуации это лучшее, что я могу предложить.
Алекс засмеялась и тоже села, с удивлением отметив, что ни нагота Джона, ни ее собственная уже не смущают ее. Прежде она и предположить не могла бы, что такое будет возможно.
— Зато я принес тебе подарок.
— Подарок? — удивилась Алекс.
Джон взял продолговатый сверток, который Алекс давно уже заметила.
— Весь лагерь принял участие в изготовлении этой вещи. Дэл купил древесину пекана. Фредди вырезала кусок парусины из палатки. Лес нашла ватин в повозке Уорда. Грейди изготовил кожаные ремешки. Я работал резцом. И все помогали мне с полировкой, в том числе и Лутер.
Алекс в замешательстве смотрела на сверток. Слива выскользнула из ее пальцев. Она вцепилась в одеяло обеими руками, и лицо ее исказилось гримасой отвращения.
Джон между тем развязал бечеву и развернул ткань. В лунном свете поблескивала отполированная деревянная нога, изделие, являвшееся в каком-то смысле произведением искусства. Но именно потому, что протез был удивительно похож на настоящую ногу, он казался еще омерзительнее. Джон, блестящий знаток анатомии, сумел создать почти точную копию ноги Алекс. Но даже он не мог вдохнуть жизнь в эту ногу. Алекс вдруг вспомнила рассказ Джона о работе полевого хирурга: этот жуткий протез напоминал отрезанную ногу — мертвую часть человеческого тела. Сверху, в том месте, где это чудовищное изделие должно было соприкасаться с культей, Джон приладил набитый ватином парусиновый колпачок и кожаные ремни, позволявшие надежно закрепить протез.
Алекс попыталась отодвинуться. Она смотрела на протез так, будто перед ней была змея.
Джон взял ее за руки — они стали ледяными.
— Алекс, пожалуйста, выслушай меня!
Лицо ее сделалось пепельно-серым, губы подрагивали. Она вырвалась и зажала ладонями уши.
