Лаццаро все еще не знал, куда ведет их путь и что с ними будет. Три дня двигались они вперед по пустыне, когда же остановились на ночлег в конце третьего дня, то с одной стороны слышался рык царя зверей, с другой – доносились крики шакалов и гиен, но Лаццаро был так утомлен, что, несмотря на это, скоро заснул. Когда наконец он проснулся, то солнце стояло уже высоко и вокруг него была страшная жара. Он вскочил и дико огляделся. Где он был? Где были Золотые Маски, негры?
Вокруг него расстилалась пустыня – он был один. Люди оставили его. Тогда все вдруг объяснилось ему. Его привели в пустыню, чтобы он окончил здесь свою жизнь. Это было исполнение смертного приговора, произнесенного над ним Золотыми Масками.
Около него лежали ружье, сабля, кинжал и рожок с порохом и пулями, затем съестные припасы – на первые дни или недели его снабдили всем необходимым. Лаццаро поспешно опоясался саблей, засунул за пояс кинжал, повесил за спину ружье и бросился по следам, оставшимся на песке. Он надеялся еще догнать оставивших его, надеялся благодаря им найти следы дороги, чтобы вернуться к реке, но негры были догадливы. В скором времени следы привели его на каменную почву, где не могло оставаться никаких следов. Напрасно искал здесь Лаццаро следы, напрасно бродил туда и сюда – он не нашел ничего. Скоро его начала мучить жажда и он поспешно возвратился к прежнему месту стоянки, где между съестными припасами был оставлен бочонок с водой с примесью вина. Он утолил жажду и закопал в землю драгоценный напиток.
Лаццаро был один среди пустыни и понимал, что ему надо хорошенько обдумать, что предпринять для спасения своей жизни. Съестных припасов, оставленных ему, не могло хватить надолго, он должен был постараться охотой приобрести свежие припасы и, кроме того, приготовиться к борьбе с дикими зверями. Он знал теперь, что находится в пустыне Африки, понимал и произнесенный над ним приговор. Но все-таки грека еще не покидала надежда найти выход из своего ужасного положения, надежда возвратиться из пустыни, куда привели его Золотые Маски.
Наказание было ужаснее, чем он думал, потому что жизнь в Сахаре была постоянной борьбой со смертью, и Лаццаро скоро узнал это на опыте. Съестные припасы быстро подходили к концу, и надо было позаботиться о том, чтобы пополнить их.
Напрасно Лаццаро целые дни бродил по пустыне, надеясь найти караванную дорогу или какой-нибудь оазис: куда он ни шел, нигде не находил ничего подобного. Он с ужасом ожидал того дня, когда придет конец его съестным припасам.
Однажды вечером, гоняясь за антилопой, Лаццаро попал в ту каменистую часть пустыни, где потерял след Золотых Масок. Бродя по ней, он неожиданно пришел в небольшую долину, где росло несколько пальм. Это место показалось ему раем, и его радость еще более увеличилась, когда вдруг вдали он заметил приближающегося человека. Он уже хотел крикнуть, но вдруг голос замер у него в груди. Человек, шедший по долине, был ему знаком, грек не мог ошибиться – это был Мансур, загорелый от солнца и с ружьем за спиной. Лаццаро прилег, чтобы, не будучи замечен Мансуром, наблюдать за ним. Грек не ошибся. То был действительно Мансур, у него был построен между деревьями шалаш и теперь он возвращался с охоты.
Итак, Мансур был тоже здесь. Он разделял с Лаццаро одиночество пустыни.
Принцесса могла быть вполне довольна: Сади-паша был навсегда изгнан султаном. Кроме того, она говорила себе, если Сади действительно снова соединился с Рецией, чего она, впрочем, наверняка не знала, то их счастье все-таки было навеки расстроено тем, что у них не было их ребенка, и это счастье никогда не могло возвратиться, так как принцесса думала, что ребенка нет в живых.
Однажды утром, когда принцесса приказала позвать к себе Эсме, ей доложили, что та неожиданно сильно заболела. Рошана так привыкла к своей доверенной служанке, что была сильно раздосадована ее болезнью. Сильная горячка лишила Эсме сознания, и в бреду она произносила дикие, бессвязные слова.
Принцесса приказала позвать к Эсме доктора, но последний выразил мало надежды на выздоровление. В те минуты, когда Эсме приходила в сознание, на нее нападал такой страх, что горячка еще более усиливалась. Тогда она говорила о ребенке в лодке, об ужасной буре, о боязни принцессы и снова впадала в бред, где большую роль играла бурная ночь.
Наконец девушка начала, казалось, поправляться, потому что в одно утро она была совершенно спокойна и пришла в полное сознание, но доктор покачал головой и объявил, что это улучшение обманчиво и что к вечеру больной уже не будет на свете. Эсме тоже, казалось, чувствовала это, тем не менее она не жаловалась, а спокойно покорилась судьбе, и у нее было только одно желание: сообщить перед смертью одну вещь принцессе.
Когда принцессе доложили о последнем желании умирающей, то она согласилась исполнить его и отправилась в комнату Эсме, где предварительно все проветрили и окурили.
Увидев принцессу, Эсме громко зарыдала.
– Я не могу умереть, принцесса, не сделав тебе одного признания, – вскричала она.
– Признания? – сказала Рошана, подходя к постели. – Говори, в чем хочешь ты мне признаться?
– Обещай простить и помиловать меня, принцесса. Сжалься над умирающей.
– Будь спокойна, я прощу тебя. Если ты что-нибудь тайно похитила у меня, то я слишком богата, а ты достаточно наказана угрызениями совести.
– Я ничего не похищала у тебя, повелительница, я только не исполнила одного твоего приказания.
Принцесса не подозревала, что это было за приказание.
– Это я тоже могу простить, – сказала она.
– О, благодарю, благодарю тебя, повелительница! – вскричала Эсме. – Если ты прощаешь меня, то я умру спокойно. Мне тяжело было хранить мою тайну, но если я поступила несправедливо относительно тебя, то не относительно несчастного ребенка.
– Какого ребенка? – вздрогнув, спросила принцесса.
– Ты приказала мне умертвить ребенка, отданного на попечение садовнице Амине.
– Говори, что же ты сделала?
– Я не убила его.
– Ты оставила его в живых?
– Я была не в состоянии своими руками утопить малютку.
– Ты неверная служанка! – в неописуемом гневе воскликнула Рошана. – Ты не исполнила моего приказания!
– Сжалься, – прошептала Эсме слабым голосом.
– Говори, что ты сделала?
– Я принесла ребенка на берег, о принцесса, это была ужасная ночь, с той ночи я не нахожу себе нигде покоя. Гром гремел, и молния поминутно освещало небо, я не могла бросить ребенка в волны, я положила его в лодку, отвязала ее от берега и пустила на волю ветра и волн.
– Правда ли это? Не лги в последние минуты, – сказала принцесса.
