Николь потребовалось некоторое время для того, чтобы собраться с духом. Имя Людвига жгло ей язык, но говорить о нем было страшно, как будто однажды изреченное, да еще, как в старых сказках, при свете солнца, оно могло растаять, исчезнуть из ее сердца и памяти. Неизвестно, как долго бы решалась Николь, если бы не умница Полли, обладавшая необъяснимой чуткостью к чужим переживаниям. Она стала мягко, но настойчиво выпытывать у инициаторши торжества причину ее необъяснимой мрачности.
Волнуясь, временами замолкая, а потом перебивая сама себя, Николь рассказала подругам о том, с каким удивительным человеком познакомилась вчера, о том, как он спас ее от полиции, и о том, что он попросил ее телефон. На этом месте Николь так распереживалась, что едва не подавилась смэшем.
Мнения разделились. Сьюзен сказала, что она дура, раз упускает свой золотой шанс, а Полли сказала, что она дура, если пренебрегает чувствами из-за каких-то условностей. Николь только фыркнула в ответ.
— О чувствах не может быть и речи! — убежденно сказала она, разламывая мягкую булочку. — И вообще, девочки, видели бы вы его брата и всю эту роскошь… Одна его ванная больше, чем моя комната в общежитии. Настоящий мраморный бассейн вместо ванны, душевая кабина, напичканная техникой, как космический шаттл. А зеркало с декоративной оплеткой из настоящего жемчуга и серебра! Красиво — невероятно. Но что я там буду делать? — Николь задумчиво отщипнула кусочек сдобной серединки. — В особняке Эшби я чувствую себя так же хорошо, как муха в банке с медом. Сладко, липко и вот-вот утонешь.
— Это в особняке, — мягко возразила Полли. — А с ним, рядом с ним, тебе как?
— Фигово ей рядом с ним. — Сьюзен цинично ухмыльнулась. — Иначе бы не сбежала, как из горящего дома.
— Ох, Сьюзи, ну у тебя и ассоциации. — Полли дернула круглым плечиком.
— Извини, я говорю что думаю. И вообще, я вчера полночи пыталась достоверно изобразить огонь для семинара по живописи. То фон недостаточно темный и мой огонь не светит, то пламя какое-то фанерное.
— И чем дело кончилось? — Пытаясь не дать теме вновь скользнуть в болезненное русло, спросила Николь.
— Чем-чем… — Сьюзен перевернулась на спину и поправила купальник. — Срисовала с фотографии в Интернете. Но перед совестью я чиста, я же искренне пыталась по-честному.
— А у меня не получилось по-честному. — Николь не выдержала и снова перескочила на вопрос, который занимал ее сейчас больше всего на свете. — Не получилось. Вы понимаете, девочки? Это ведь и есть самое печальное во всей вчерашней истории.
Девочки явно не понимали. Тогда Николь спохватилась, что в погоне за самым главным, а именно за встречей с Людвигом, она забыла о, мягко говоря, не совсем обычных обстоятельствах, ставших причиной их знакомства.
Слушая Николь, Сьюзи от души смеялась, особенно при упоминании спортивной куртки, место для которой, по ее глубокому убеждению, было уже давным-давно уготовано на помойке. Полли только тихо охала, энергично заедая переживания розовой пастилой.
— Чудесная история, — подытожила Сьюзен. — Мог бы получиться отличный рассказ или статья о приключениях непутевого журналиста.
— Но все равно риск был ненапрасным, — вступилась за Николь Полли. — Я имею в виду в личном плане.
Сьюзен приподнялась на локте, пристально глядя на Николь.
— Только в личном. Правда, Ника? — с нажимом спросила она.
Николь даже не сразу поняла, о чем говорит подруга, а когда поняла, ее щеки вспыхнули от гнева.
— Как ты могла про меня такое подумать?! Ну если даже мои лучшие друзья считают меня такой беспринципной, то, пожалуй, с журналистикой и вправду стоит завязывать.
— Девочки, девочки, не надо, — беспокойно завозилась Полли. — Сьюзи, думай, что ты говоришь! Ника, не стоит так бурно реагировать, слышишь? Не кипятись так.
— А ты не влезай, мать Тереза, — огрызнулась Николь. — Ты разве не слышала, что она сказала? Она думает, что я продам Людвига этому противному Лесли. Тридцать сребреников!
— Тридцать сребреников плюс первая полоса, плюс слава, плюс карьера, плюс… — Сьюзен оборвала себя, перехватив умоляющий взгляд Полли. Развела руками — мол, говорю, что есть, — плюс решение кое-каких личных проблем. Для большинства твоих коллег было бы достаточно и одного пункта из списка.
— Ой только не надо говорить, что все вокруг гады, для того чтобы я почувствовала себя неподкупной и прекрасной героиней. До личного знакомства с Людвигом, до того как он меня спас, я бы непременно описала происходящее в особняке Эшби в самых ярких красках, несмотря на то что попала туда обманом.
— Это был не обман, а военная хитрость. — Полли принялась чистить апельсин. — Ты же не испытываешь угрызений совести оттого, что так удачно пробралась на закрытую для журналистов встречу?
— Конечно нет, — фыркнула Николь. — Еще не хватало. Я в какой-то мере даже горжусь собой.
— Значит, любовь делает нас лучше, — неожиданно заключила Полли. — Девочки, как насчет апельсина мира?
Николь уже набрала воздуха, чтобы разнести теорию Полли в пух и прах. Но почему-то не стала. Конечно же это не любовь. Просто нормальная порядочность по отношению к человеку, который ее спас. И все же она промолчала. Задумчиво взяла треть апельсина. Все-таки полезная вещь — апельсин мира. Так бы еще дулись одна на другую несколько дней. И праздник был бы испорчен.
Апельсин мира тоже был их старой традицией, почерпнутой из книг про американских индейцев. Если во время ссоры обе стороны были не правы, а так случалось чаще всего, то примирение обозначалось совместным поеданием чего-нибудь вкусного. Если же вина по большей части принадлежала одной стороне, тогда эта сторона делала какой-нибудь сюрприз невинно пострадавшему.
Промокнув руки салфеткой, Николь снова блаженно растянулась на коврике. Из-за свежего морского ветра солнце не казалось жарким. Какое же это счастье — просто лежать и ничего не делать. Только бы еще не лезли в голову разные дурацкие мысли. Николь задумчиво разглядывала белые лоскутки облаков, спешившие по ярко-голубому небу. Облака явно были очень чем-то озабочены, они толкались и наползали одно на другое, торопясь обогнать друг друга, поскорее добраться до чего-то невидимого для Николь и такого для них важного. Может, до своей, облачной, половинки? Вот одно потянулось куда-то вперед, в отчаянии вытянув перед собой пушистые полупрозрачные лапки-крылья. И разорвалось пополам. Истончилось, закружилось белыми перьевыми спиральками. И она, Николь, так же бессмысленно исчезает в бесконечной погоне за чем-то невидимым. Может, пора уже выныривать из облачных иллюзий и строить обычную земную жизнь?
