— Это так же сложно, как бросить курить! Ты понимаешь, что стремишься к лучшему, но никак не можешь решиться!
Новая жизнь… Теперь все будет по-другому. Ей больше не придется убирать разбросанные вещи мужа, ждать его допоздна и разогревать ужин. Последнее время он вообще мало уделял ей внимания, постоянно уезжая в командировки, задерживаясь на работе. И только по ночам Шарль Франсуа вспоминал, что он ее муж. Хотя и любовью они занимались все реже, да и не так, как раньше.
На глаза Николь навернулись слезы. Она была в ярости. Нет, все ее чувства к Шарлю Франсуа иссякли — по крайней мере, ей хотелось так думать.
— Смотри, а вот и виноградники! — прервал ее мысли Шарль Франсуа.
Николь даже не повернула головы. Как будто она не помнила Сомюр! Ведь именно здесь начиналась, а теперь заканчивается их совместная жизнь. Она поняла, что не вынесет двух дней здесь.
Николь решила увидеться с Андре, убедиться, что он здоров, и тут же отправиться обратно.
— Ведь ты солгал мне, да?
— Что? — насторожился Шарль Франсуа. — Я не слышу…
— Прекрати! Опять ты врешь! — Николь повысила голос.
— Черт возьми, не нервируй меня — мы разобьемся!
— Разобьемся? По-моему, мы уже приземлились! — Шарль Франсуа почувствовал ее раздражение. — Ты все это придумал только для того, чтобы притащить меня сюда! Ведь твой отец здоров, верно?
— Ну-у…
Николь открыла дверь и со злостью посмотрела на мужа.
— А я решила, что он чуть ли не при смерти! Учти, для тебя было бы лучше, чтобы Андре действительно оказался болен. Иначе…
— Иначе — что? — услышала Николь знакомый голос.
Это был Андре Дюмон — как всегда улыбающийся и пышущий здоровьем. Он вышел встречать их вместе с Жаком Анри, Мартином и Софи.
Выбравшись из самолета, Николь мило улыбнулась и стала убеждать свекра, что тот ослышался, что она имела в виду совсем другое… Завязался разговор, в котором Николь пыталась вести себя как можно естественней, но ей это не удалось. Проницательная Софи сразу же подскочила к невестке, схватила ее за руку и увела к своей машине.
— Ну-ка, рассказывай, что у вас происходит с моим братцем?
— Ничего, — ответила Николь дрожащим голосом… и разрыдалась.
Дома их встретила Кристин Дюмон — четвертая жена Андре. В свои пятьдесят восемь она выглядела довольно молодо и элегантно. Шарль Франсуа не переставал удивляться, как эта женщина уживается с его стариком уже почти три года. Предыдущие жены сбегали через пару месяцев!
— Привет, Кристин! Как поживаешь? — поздоровался Шарль Франсуа, входя в кабинет отца.
— Как всегда, хорошо, — улыбнулась она.
Тут вмешался Андре:
— Дорогая, хватит чесать языком, нам с сыновьями надо о многом поговорить!
— Конечно, — спокойно ответила Кристин, выходя из комнаты. — Если что — я в гостиной.
Старик Дюмон развалился в своем любимом кресле.
— Как трогательно! Все мои сыновья собрались здесь, чтобы проводить меня в последний путь…
Шарль Франсуа смущенно откашлялся:
— Николь совсем не имела в виду…
— Николь тут ни при чем! Главное, что ты и твои братья приехали сюда! Да еще будет куча народу! И все ради моего дня рождения!
— Ну, все-таки такой юбилей… — начал Жак Анри.
— Не смеши меня, сынок! Хоть я и не на смертном одре, но, согласись, мне немного осталось.
Андре взял со стола деревянную коробку с кубинскими сигарами и предложил их сыновьям. Но те вежливо отказались. Тогда он сам закурил одну.
— Нет ничего лучше кубинской сигары, — затягиваясь, проговорил хозяин дома, — роскошной женщины и…
Мартин закатил глаза и, повернувшись к Шарлю Франсуа, прошептал:
— …и хорошего коньяка.
— …и хорошего коньяка! — сказал Анд-ре и подошел к бару, из которого вынул бутылку «Реми Мартена». — Ну что, мальчики, до этого тоже еще не доросли?
— Ты же знаешь, Шарль Франсуа и Мартин предпочитают пиво, а я не откажусь от бокала красного вина, — улыбнулся Жак Анри.
— Некоторые вещи не меняются, — ухмыльнулся хозяин дома и внимательно посмотрел на старшего сына:
— Я вижу, ты не в лучшем расположении духа. Проблемы с женой?
Тот встретился с отцом взглядом и сдержанно ответил:
— Нет.
— Да ладно! У вас все на лицах написано! Я же предупреждал, что эта девчонка не подарок!
— Отец, ты не прав… И вообще это не твое дело!
— Шарль Франсуа! Отец! — прервал их Жак Анри. — Давайте не будем ссориться!
— Да, — подхватил Андре. — Лучше выпьем! Так все-таки как насчет хорошего коньяка?
Им ничего не оставалось, как присоединиться к юбиляру. Старик наполнил бокалы и, подняв свой, сказал:
— За династию Дюмонов! И за ее будущее в лице моих сыновей!
Шарль Франсуа, Мартин и Жак Анри удивленно переглянулись.
— Что ты имеешь в виду? Мы — твое будущее?
— Да нет. Будущее вообще. С моим все понятно.
— Прекрати, отец! Ты проживешь дольше нашего! — возразил Мартин.
— Не говори ерунды, мне восемьдесят! — Андре допил коньяк и потушил сигару. — Сколько мне еще осталось, неизвестно, а ситуация такова: без меня все доходы от поместья попадут вам в карман!
— Мы никогда не брали и не возьмем твоих денег! Запомни это, отец! — с вызовом произнес Шарль Франсуа.
Андре расхохотался:
— Да вы без меня и шагу не можете сделать! Даже проблем с женой уладить не в состоянии…
— Ты что, опять за свое? — воскликнул Шарль Франсуа, вскакивая.
— Спокойно, — попытался вмешаться Мартин.
— Ну уж нет. Я хочу знать, что он имел в виду!
— Да тут дураку ясно, что твоя дорогая женушка при первом удобном случае сбежит от тебя к первому попавшемуся булочнику!
— Только тогда, когда поймет, что в моих жилах течет твоя кровь! — процедил сквозь зубы Шарль Франсуа и, повернувшись на каблуках, вышел из комнаты.
Мартин и Жак Анри знали, где его искать: на старом сеновале. Еще в детстве это было их секретным местом.
— Черт возьми, сколько лет прошло, а здесь ничего не изменилось! — воскликнул Мартин, подсев к старшему брату.
— Да, тогда мы были детьми и все казалось таким простым и ясным для нас, — подхватил Жак Анри.
Шарль Франсуа откинулся назад и лег на сено.
— Не то что сейчас! Хотя я, по-моему, не поумнел с тех пор. Я действительно выглядел идиотом?
— Да, — хором подтвердили братья.
— Спасибо за откровенность. Просто удивительно. Мне уже тридцать один, а старик все еще умеет задеть меня за живое, — произнес Шарль Франсуа с детской обидой в голосе.
Какое-то время все молчали, затем Жак Анри решился:
