Лёгкая, паутинно-тонкая дрожь сводила пальцы Цветанки, лежавшие на одном из столбиков сетчатой ограды. Опасное, скользкое ощущение. Красные мошки распухали, превращаясь в шмелей, сливаясь в кровавые сгустки и заставляя взгляд синеглазой воровки то застывать, то беспокойно бегать.
– А ну, глянь на меня прямо, – нахмурилась Невзора. – У… Иди-ка ты в лес, дорогуша. Подальше от дома. И не возвращайся, пока оно не успокоится.
– Что – оно? – Впрочем, Цветанка уже нутром чуяла: один из приступов, о которых предупреждала Радимира, был близок.
– Сама знаешь. Иди, выпусти из себя это. – И Невзора как ни в чём не бывало вернулась к починке сетки, проворно работая крючком.
Красное одиночество обступило Цветанку со всех сторон лесным молчанием. Воздух наливался клюквенным туманом, кисловатая горечь засела у корня языка, и не оставалось ничего иного, как только бежать, бежать, бежать вперёд, не оглядываясь.
Она пыталась этим безумным бегом выгнать, выжечь красное безумие из тела, но оно, похоже, засело в душе. Корни зубов горели и постукивали в такт сердцу, и успокоить их могла только тёплая кровь из свежей раны. У деревьев не было крови, но клыки царапали и драли кору, стремясь выломать, вычесать нарастающий зуд ярости с наименьшими жертвами. Уж пусть лучше пострадают бессловесные стволы, чем кто-нибудь живой, дышащий, с бьющимся сердцем…
Впрочем, деревья плохо утоляли кровавый голод: он требовал хоть муравья раздавить, ему нужна была чужая боль, чтобы уняться. Хотя бы хруст косточек маленькой пташки на зубах, хотя бы жизнь червяка, а лучше всего – кого-то покрупнее: в большом теле больше боли.
А может, холодная вода собьёт этот жар?… В бреду алого тумана Цветанка-оборотень с разбегу прыгнула в лесной ручей, тёрлась боками о жёсткое каменистое дно, глотала освежающую прохладу, но на её кипящее нутро это не действовало. Ярость бурлила и клокотала в ней, норовя хлынуть горлом или вырваться через разрушительное бешенство.
Выскочив на берег, она встряхнулась, и мокрая шерсть вздыбилась ежовыми иглами на загривке, повисла тающими сосульками на животе. Время растворилось, распластанное, освежёванное, нарезанное на куски-часы, которые не лезли в горло. День? Вечер? В алой дымке всё спуталось. И вдруг волна нежного, дразнящего, вкусного запаха тёплой девичьей ладошкой пощекотала трепещущие ноздри Цветанки, вырвав её на мгновение из гибельного болота кровавой жажды. Застыв, она просто наслаждалась, захлёстнутая светлым изумлением: девушка? Здесь, в этой глуши? Сюда не забредали даже самые отчаянные и отважные собиратели грибов и ягод, вооружённые крепкими дубинками… А вот поди ж ты – забрело веснушчатое чудо, с чистыми, как подснежники на могиле Нежаны, глазами.
Но кровожадное чудовище внутри недолго пребывало в оцепенении. Рр-гам! Челюсти с лязгом сомкнулись, но ухватили лишь воздух: девушка раскинула руки и вспорхнула мягкокрылой, бесшумно-молниеносной совой. Осенённая тенью её крыльев-объятий, Цветанка ощутила в горле ледяной ком, который, скользнув внутрь, разлил в животе блаженную прохладу. Гибельный туман капал с ресниц розовыми слезами, а между деревьев стлался вечер, пронизанный румяными косыми лучами заката – спокойными, не режущими, а ласкающими глаз. Шур-шур-шур – на мягких быстрых лапках прошмыгнула мимо лесная тайна, хитрая, вёрткая и неуловимая. Лишь белые цветочки качнули головками ей вслед…
Неужели приступ разрешился без кровавой жертвы? Свернувшись на уютном пушистом ковре из сочной травы, Цветанка опасливо вслушивалась в своё нутро, ещё совсем недавно бесновавшееся и жаждавшее насилия, а теперь странно затихшее и умиротворённое. Вдоль хребта разливалась приятная усталость, лапы гудели и жарко вторили ударам сердца. Ещё бы – целый день в беготне… Даже хвост лежал безвольно, не в силах отогнать приставучую муху.
А пока мохнатое тело отдыхало, мысли Цветанки беспокойным роем вились вокруг девушки-совы. Образ этой большеглазой лесной колдуньи ласково впился горячим шипом где-то под сердцем, жалил и подстёгивал, разжигал былую страсть, будил в Цветанке уже подзабытую в заботах о малышке ветреность. Неугомонный, неисправимый Заяц, увивающийся за каждой хорошенькой девицей, снова распрямлялся в ней во весь рост. Может, найти?…
Да! Лапы тут же ответили на этот порыв, пружинисто и сосредоточенно подняв тело с приятного, расслабляющего травяного ложа. Да, отыскать эту девушку во что бы то ни стало и… Да хотя бы просто рассмотреть получше, а то лишь этими подснежниковыми глазищами и успела Цветанка плениться, а всё остальное съел красный туман. Прыжок – и воровка-оборотень мягко заскользила между стволами, ловя чутьём тёплый, трогательно-сладкий запах не то молочной каши с мёдом, не то пирогов с земляникой. Много граней переплелось в нём, и Цветанка трепетала от окрыляющего восторга, идя по лёгкому следу в воздухе.
А вечерний лес плёл янтарные чары, подстилал под бегущие лапы цветочный ковёр, загадочно шелестел кустами и усмехался ясными проблесками неба в густом плетении веток. Каково же было удивление застывшей на месте Цветанки, когда она обнаружила, что вожделенный след вёл её домой! В нескольких прыжках от избушки волчьи лапы превратились в руки и ноги, а их обладательница притаилась за деревом, вслушиваясь и принюхиваясь. Похоже, в доме были гости.
Достав из-под камня одежду, Цветанка облачилась и решительно открыла дверь. Её взгляду предстала умиротворяющая картина: затопленная печка трещала, в горшке пыхтела каша, а за столом расположились четверо женщин и один мальчик. Хоть прошло и немало времени с той встречи, но Цветанка узнала знахарку Малину, живую и здоровую, несмотря на полученный удар копытом в голову, её дочь Дубраву и приёмыша Боско; незнакомой оказалась сурового вида женщина, чертами лица отдалённо схожая с Малиной, но хмурая и настороженная. И, конечно же, к радости воровки, подснежниковое тепло глаз девушки-совы тут же окутало её плотной волной.
– Мы – люди, – сказала Невзора. – Наш звериный облик – лишь оболочка, которая вас пугает. Но вот здесь, – женщина-оборотень приложила руку к груди, – мы люди. Может, и трудно в это поверить, но сердце мы стараемся сохранить в себе человечье.
Ничуть не стесняясь своей наготы, она даже не побеспокоилась накинуть на себя что-нибудь, и Цветанка едва не фыркнула при виде смущённо бегающего взгляда Боско.
– Ты б хоть при гостях оделась, – хмыкнула она, бросая Невзоре сорочку.
