Маркиз стоял так близко, а Ровена не могла заставить себя ни пошевелиться, ни заговорить, ни отвести глаза.
— Вы держите в руках мое сердце, Ровена, — проникновенным голосом сказал он. — Значит ли это что-нибудь для вас?
— Мне кажется… я… не понимаю, — с трудом выдавила из себя Ровена.
— Так я должен прояснить? — спросил маркиз. — И поблагодарить вас именно так, как мне хочется?
Сильные руки маркиза обвили ее плечи, и прежде чем Ровена успела понять, что происходит, губы его нашли ее губы.
В первое мгновение шок от происходящего мешал Ровене почувствовать что-нибудь, кроме изумления. Потом она осознала, что находится в плену губ и рук маркиза и неспособна больше ни думать, ни шевелиться.
Губы его были твердыми и в то же время нежными, и что-то теплое и приятное, поднимаясь внутри Ровены, заставило ее тело крепко прильнуть к сильному телу маркиза.
Ее охватил вдруг неописуемый восторг. Ровена словно мечтала об этом всю свою жизнь, только не догадывалась раньше, о чем именно мечтает.
Это было ощущение сродни восторгу при виде прекрасного заката или благоухающего аромата роз, только гораздо более волнующее и острое. На нее нахлынуло вдруг все, что она чувствовала к маркизу, и еще много, много больше.
Маркиз привлек ее ближе к себе, и Ровена почувствовала, что перестает быть собой и становится частью этого сильного мужчины, частью его красоты и обаяния, и даже его гордости, с которой так долго пыталась бороться.
Губы его становились все настойчивее, и, словно молния, пронизывало все ее тело, испепеляя душу, неистовое наслаждение, о существовании которого она даже не подозревала до сих пор.
Все было так чудесно, так восхитительно, и в то же время от непонятной слабости у нее подкашивались колени, и Ровена прижалась крепче к маркизу, чтобы не потерять, не выпустить из рук то, что казалось ей сейчас даром богов.
Через несколько секунд маркиз поднял голову.
— Ты такая красивая, Ровена, — прошептал он. — Такая неправдоподобно красивая. Увидев тебя впервые, я решил, что оказался на небесах и меня встречает там ангел.
Невозможно было ответить на это хоть что-нибудь. Ровена могла только смотреть на маркиза горящими глазами, губы ее слегка подрагивали, еще не остыв от поцелуя.
— Я люблю тебя! — сказал маркиз. — И знаю, что ты тоже меня любишь.
И он рывком, не скрывая своей страсти, притянул девушку к себе.
— Но я заставлю тебя полюбить меня еще больше. О, моя дорогая, ты так прекрасна и так невинна. Я даже не подозревал, что на свете может существовать такая прелестная девушка.
И снова губы его коснулись губ Ровены. На этот раз поцелуй был страстным и требовательным, словно маркиз хотел завоевать ее, убедиться, что она всецело принадлежит ему.
Когда маркиз снова разжал объятия, Ровене показалось, что прошла целая вечность.
Ей было трудно говорить, у нее кружилась голова и мутилось сознание от всего, что только что произошло.
— Я… люблю… вас, — прошептала она. — Теперь я… знаю это. То, что я… чувствовала к вам… это и была любовь.
— Но ты боролась с ней, — понимающе кивнул маркиз.
— Я не… я не знала, что люблю, — продолжала Ровена. — Я знала только, что вы заполняете, поглощаете меня. И боялась потерять себя… раствориться в вас полностью.
— Этого никогда не произойдет, — уверенно произнес маркиз.
Ровена спрятала лицо у него на груди, снова захваченная собственными чувствами, зачарованная, ослепленная, ощущая, как оживает ее тело, откликаясь на зов тела маркиза.
Взяв ее пальцами за подбородок, маркиз поднял голову Ровены и заглянул ей в глаза.
— Ты хоть знаешь, как ты хороша? — спросил он. — Не понимаю, как может женщина быть такой красивой, иметь такие божественные глаза. Это ведь вовсе не глаза — это часть голубого неба.
Говоря это, маркиз целовал ее глаза, потом нежно коснулся губами щеки Ровены и снова завладел ее ртом.
Поцелуй длился до тех пор, пока Ровене не показалось, что сад за окном расплывается у нее перед глазами, а стены дома вот-вот обрушатся им на голову.
Затем маркиз увлек ее за собой к дивану.
— Давай присядем, моя дорогая, — сказал он. — Я хочу поговорить с тобой.
— Я… не знала… что любовь… может быть… такой, — непослушным языком произнесла Ровена.
— Какой? — спросил маркиз.
— Такой чудесной… такой совершенной. Когда вы поцеловали меня… мы словно были… одни на небе, где существует только… музыка.
— Этого я и хочу, — сказал маркиз. — Чтобы мы были вдвоем — только ты и я, Ровена. И чтобы я мог учить тебя, моя драгоценная, учить искусству любви.
— Наверное, — промолвила Ровена, — я не сразу поняла, что мое чувство к вам — любовь, потому что никого не любила раньше.
— И никого больше не будешь любить, — твердо заявил маркиз. — Ты принадлежишь мне, Ровена, и я сойду с ума от ревности, если другой мужчина хотя бы заговорит с тобой.
Не сводя пылающих глаз с лица девушки, маркиз продолжал:
— Я чувствую себя исследователем, открывающим неведомое. Неизвестный цветок или горную вершину. Исследователем, который знает, что открыл сокровище, какого еще не было на этом свете. — Он улыбнулся. — Ты делаешь меня поэтом, Ровена. Раньше за мной не водилось ничего подобного.
Девушка задержала дыхание и несмело спросила:
— Это правда… вы действительно… любите меня?
Вопрос прозвучал наивно, почти по-детски.
— Это правда! — заверил ее маркиз. — Я люблю тебя уже давно. Когда ты уходила из моей комнаты, ты словно бы забирала с собой свет, а я лежал без сна, мечтая о том, чтобы снова оказаться больным и беспомощным, а ты была бы рядом, и я мог бы слышать твой милый голос, чувствовать прикосновение твоих нежных рук.
— Когда вы были больны, — сказала Ровена, — вы были для меня как ребенок, который нуждался во мне, как Лотти или Марк. Но сегодня…
Ровена замялась.
— Так что же сегодня? — спросил маркиз.
— Сегодня вы… мужчина. И я… немного боюсь.
— Боишься?
— Вы стали другим, и я знаю, что вы… уезжаете.
— А ты хотела меня!
В слове «хотела» заключалось такое множество разных значений, что Ровена смущенно потупилась, вспомнив о некоторых из них. Она ничего не ответила на вопрос маркиза, и тогда он сказал:
— Я научу тебя хотеть меня так же сильно, как хочу тебя я. И мы не будем, любовь моя, лежать по ночам в одиночестве.
Он снова поцеловал Ровену, и на этот раз губы его пылали огнем, который пробудил ответное пламя где-то глубоко внутри Ровены.
Девушка не пыталась понять, что с ней происходит, но все это было так странно и так чудесно. Ровена по-прежнему немного страшилась этого неизведанного чувства, но она понимала, что испытывает сейчас именно то, чего добивался от нее маркиз.
Он стал целовать уголки рта Ровены, ямочки на щеках, потом нежную кожу ее шеи. Ровена никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Охватившие ее ощущения были еще чудеснее, чем несколько минут назад.
— Я люблю тебя, — снова прошептал маркиз. — Мне тяжело думать о чем-то другом, потому что я люблю тебя и хочу, чтобы ты была со мной днем и ночью. Просто невозможно, любовь моя, думать о чем-то другом.
— Но… ведь завтра вы… уезжаете.
Маркиз поднял голову и выпрямился, не разжимая объятий.
— Я должен вернуться домой, — сказал он. — Но мне хотелось бы обсудить наши планы, придумать, как нам быть вместе, не расстраивая при этом твоего отца.
— Он действительно расстроится, когда я покину его, — согласилась Ровена. — Но ведь это все равно должно было когда-нибудь случиться. — Она смущенно улыбнулась. — Я думала об этом… не потому что представляла себе, что могу… полюбить вас, а просто потому, что не могу оставить детей одних, без присмотра.
— Я и не жду от тебя этого, — согласился маркиз.
— Уверена… хотя никогда не говорила с ней об этом… что мисс Грэм, которая учит Гермиону, с радостью согласилась бы переехать в наш дом. Ее коттедж — очень маленький и слишком сырой, и от этого зимой несчастная женщина страдает ревматизмом.
— Тогда все очень просто, — сказал маркиз.
— А вы уверены, что… любите меня?
— Тебе действительно нужно, чтобы я ответил на этот глупый вопрос?
Но слова были сейчас лишними, маркиз снова поцеловал Ровену, и оба они снова оказались в огне пожара, который разгорался все сильнее. Девушке показалось, что пламя охватило ее целиком, сжигая ту, прежнюю Ровену, какой она была раньше. Но тут губы маркиза стали не такими требовательными, а скорее ласковыми и нежными.
— Ты такая юная, — тихо произнес он. — Я не хочу испугать тебя.
— Я… не боюсь, — сказала Ровена. — Это так… прекрасно… так сказочно. Вы уверены, что мы не спим и не видим все это во сне?
— Если спишь ты, значит, сплю и я. — Прижавшись щекой к щеке Ровены, маркиз продолжал: — Никогда не думал, что можно быть такой мягкой и нежной и в то же время так возбуждать меня, доводя почти до безумия. О, моя дорогая, сколько мне придется ждать, прежде чем мы сможем быть вместе?
