— Что твой отец по-прежнему балует тебя.
Эмили решила не обращать внимания на его слова. Не стоило портить себе день.
— Его право.
— Возможно. Но это наводит меня на размышления, почему он не вмешался и не помог тебе с ранчо раньше.
— Мой отец никогда не считал возможным давать мне подачки. Дело даже не в том, что я не приняла бы. После моего замужества он не встревал в мои дела. Если я обращусь к нему за помощью, то он с радостью поможет. Но выплыть или утонуть — это решать мне самой.
Учитывая нынешнее состояние ранчо, Купер счел такое бахвальство излишним. Если бы он не приехал, как бы она подняла здесь все? Не похоже, что она ожидала финансовой помощи от родителей.
— У Кеннета была страховка?
Она нахмурилась.
— Да, а что?
— Любопытствую, — ответил он, надвигая шляпу на лоб.
— Не беспокойся, я вложу все деньги в ранчо. Я не собиралась промотать их на модную одежду и украшения, — сухо отрезала она.
— Я бы предпочел, чтобы ты потратила их на себя, — убежденно сказал Купер.
Эмили смерила его взглядом, полным сомнения.
— Естественно.
Ее сарказм уязвил его.
— Ты считаешь меня настолько эгоистичным?
Десять лет назад она считала его самым эгоистичным человеком на свете. Как только доктор сказал, что Купер окончательно поправился, он начал собирать вещи.
Он, правда, пытался сказать, что уезжает ради нее, что вернется с деньгами, большими деньгами, что у них появится возможность купить собственное ранчо. Но Эмили заявила, что не хочет ни денег, ни собственного ранчо. Единственное, чего она хотела и в чем нуждалась, это в том, чтобы они всегда были вместе. Но он не слушал ее и уехал, несмотря на все ее мольбы. Эгоист? Это слово даже наполовину не отражает того, что она тогда о нем думала.
— Я отказываюсь отвечать, поскольку ты можешь неверно истолковать мои слова.
Купер нахмурился.
— Что бы ты обо мне ни думала, мне не нужны деньги Кеннета. Я даже не думал, что мне нужна часть ранчо… пока не увидел его вновь.
— Этому я как раз верю.
— И тебе кажется странным, что я никогда не заявлял своих прав на половину «Алмазного»? — уточнил он.
Выражение его лица смягчилось, Эмили с трудом выдержала его теплый взгляд. Она кивнула.
— Не представляю, чтобы ты мог мечтать о каком-то ином ранчо. Ведь ты здесь родился.
— Я вообще не должен был рождаться, — сухо ответил он. — Из-за меня умерла моя мать.
Эмили ненавидела, когда он начинал говорить такие ужасные вещи. Может, Купера и должна мучить совесть за то, что он разбил ей сердце, но уж в смерти матери он не виноват.
— Ты не можешь винить себя в этом.
Купер отвел глаза. Он смотрел вдаль на бесплодные холмы и голые горы на горизонте.
— Мой отец считал иначе.
— В своем завещании он же оставил тебе половину ранчо!
— Да, но ясно дал понять, кто, по его мнению, должен управлять им. Это место всегда принадлежало кому-то, но не мне. Мужчина должен иметь что-то свое, Эмили. Именно поэтому я уехал. Может быть, ты простишь тот мой отъезд?
Приехав около полутора недель назад, Купер еще ни разу не заговаривал о том периоде их жизни.
— О, я прекрасно понимаю, почему ты уехал, Купер.
Сарказм в ее голосе подсказал ему, что она не услышала ни единого его слова. Ни тогда, ни сейчас.
Но это даже к лучшему, подумал он, отстраняясь от забора. Та часть их жизни безвозвратно прошла. Он должен видеть в ней просто невестку, не более.
Надвинув шляпу на лоб, он произнес:
— Апп великолепен. Надеюсь, он будет радовать тебя.
Он развернулся и пошел прочь. Раскрыв рот, Эмили смотрела ему вслед. Что он делает? Как он мог затронуть такую болезненную тему, а потом просто уйти, словно они обсуждали погоду?
С пылающими щеками она вышла из загона и поспешила за ним в сторону сарая. Она настигла его в помещении для инструментов.
— Что? — осведомился он. — Что-то не так?
Она приблизилась почти вплотную и заглянула ему в глаза.
— Да, кое-что не так. Почему ты ушел только что?
Его брови простодушно приподнялись.
— Потому что у меня есть работа, которую я хочу закончить засветло.
Эмили чуть не фыркнула.
— Не надо этой наивности, Купер. Ты не можешь, разбередив старую рану, просто развернуться и уйти.
Его глаза сузились, и мысли Эмили унеслись далеко и наконец остановились на тех днях, когда он был ее любовником. Он заставлял ее чувствовать нечто особенное, чувствовать себя любимой. У нее перехватывало дыхание, когда она просто смотрела на него. Почти то же самое происходило и сейчас. Она могла бы поклясться, что даже сарай стал меньше и темнее.
— Послушай, Эмили, я не знаю, почему я сказал то, что сказал. Я не ожидал, что ты прочтешь мне длинную лекцию о том, что понимаешь и прощаешь меня. Я даже не уверен, что мне это нужно. Так что считай, я вообще тебе ничего не говорил.
Итак, он не нуждается в ее прощении!
— Если это то, что ты чувствуешь, то зачем вообще заговорил об этом?
— Не знаю. Наверное, просто приступ сентиментальности. Может быть, это как-то связано с тем, что отец подарил тебе Аппа. Это заставило меня вспомнить о других временах — до того, как я встретил тебя.
Любопытство быстро вытеснило ярость Эмили.
— Что же ты вспомнил?
— Ничего особенного, просто другую лошадь. Я положил на нее глаз в Розвелле и планировал приобрести ее, когда вдруг вмешался отец и купил ее для Кеннета.
— О! — только и смогла произнести Эмили.
На губах Купера играла кривая улыбка.
— По-детски с моей стороны, да? Все еще помнить такую мелочь…
Мелочь? Если бы ее отец выкинул по отношению к ней что-либо подобное, то она точно никогда бы этого не забыла.
— Как он мог — причинить тебе такую боль?
Купер невесело усмехнулся.
— Вильям не считал, что причиняет боль.
— А как же Кеннет? Наверняка он знал, что лошадь должна была быть твоей!
Купер пожал плечами, словно случай едва ли стоил воспоминания.
— Он сказал, что пытался убедить старика отдать лошадь мне. Но я не уверен, что он сказал правду. Несколько недель спустя отец упомянул, что Кеннет умолял его об этой лошади. А Вильям никогда не мог отказать в чем-либо своему любимому сыну.
Эмили покачала головой.
— Купер, но это же ужасно! Не могу поверить, что Кеннет столь подло поступил с тобой! Когда я познакомилась с вами обоими, было очевидно, что вы отлично ладите друг с другом.
— Мы не были лучшими друзьями, но и не враждовали. Пока мы росли, Кеннет не уставал повторять, насколько несправедлив ко мне отец. Но он никогда не заступался за меня перед ним. Я много думал об этом и пришел к выводу, что Кеннета не заботило мое положение мальчика для битья, поскольку сам он был в отличных отношениях со стариком.
