Центр. Поздние сумерки, поздняя осень, пятница, вечер. Все забито! Дешевый и дорогой фастфуд, забегаловки и студенческие кабачки, душистые кофейни, роскошные, как Рим времен упадка, рестораны, казино и закрытые клубы заполняются со скоростью крови, брызнувшей из вены в пробирку. А еще говорят, у народа нет денег. Машины спешат безумнее, чем всегда, хотя, казалось бы, это уже невозможно… Куда? Да в те же кабаки. Или в забегаловки. Или в клубы… А помимо этого есть театры, концертные площадки и черт знает что еще. И в них люди — разодетые в пух и прах или, наоборот, демократично простые, но все веселые, возбужденные, куда-то спешат, ждут чего-то и суетятся, каждый в своем формате. Зачем? Есть смысл?! Неужели? Какой? Любовь… Что же еще… Что еще делает скучные офисные лица такими румяными и заставляет так гореть глаза и делать заказы сбивающимся в этот вечер с ног официантам? Лето давно закончилось, а Новый год кажется еще таким далеким, так почему не бросить себя в это сумасшествие? В этот гигантский блендер, который, усердно взбивая надежду, тоску и алкоголь, выдает стандартно-добротный продукт под названием «удачный пятничный вечер». Действительно, почему нет? И почему она этого не делает? Да потому, что ей не нужно. Не нужно каждое утро делать макияж под Сару Джессику Паркер в надежде встретить свою «судьбу» прямо за углом, не нужно тратиться на модные сексуальные тряпки для поддержания тонуса в себе и в окружающих, не нужно терять время, нервы и силы на поиски приключений в виде очередного инфантильного мачо. Она вовремя позаботилась об этом. Или, скорее, о ней, как всегда, позаботился кто-то неведомый и добрый, когда десять лет назад на волне скоропалительных свадеб ей повезло соединиться с любимым Сашкой, а потом повезло не расстаться, проскочить на волне еще более скоропалительных разводов. У нее ведь все есть. Ей повезло.
Казалось, осень будет вечной — прямо до самой весны. И никто особенно этому не огорчался, разве что синоптики сбивались в показаниях, глядя растерянно то на календарь, то в окно. Да еще крестьяне боялись отсутствия снега — у них ведь урожай, яровые, озимые… Но в городе-то кому он нужен, этот снег? Так и жили, не доставая зимних вещей вплоть до середины ноября, не веря и веря и уже почти ощущая себя Европой. «А у них там снегопад! Слышали, да?! Во-во, пусть в нашей шкуре побывают, а то зима у них, видите ли, плюс три, замерзли они, е-ть! Может, нормальные дубленки начнут делать, а не эти пеньюары «со смехом».
Мороз и снег пришли неожиданно, и в одну ночь наступила зима. И об осени напоминали только туфли в прихожей. И снег уже не таял на застывших в изумлении, прозрачно-изумрудных газонах. А по улице еще целый месяц ходили кто в чем — подростки в лохматых сапогах и тонких виниловых куртках, молодухи в меховых полушубках, не прикрывающих голый проколотый живот, тетки в греческих чернобурках, и такие, как она, — в длинных осенних пальто.
Старость наступает, когда между модой и удобством найден довольно оскорбительный для моды компромисс.
Оля идет неровно: по привычке нетерпеливо обгоняет тормозящих прохожих — организм, подчиняясь непобедимому инстинкту, стремится в теплое метро, потом вдруг сознательно заставляет себя замедлять шаги — душа отчаянно не хочет покидать эту ветреную свободу, сегодня совсем не хочется домой. Туда — в отдельное трехкомнатное гнездо в самом центре нового, очень спального района, мечту многих ее знакомых. Людей, живущих до сих пор и без всякой перспективы с родителями или на съемных квартирах, людей, которым не достался такой удачный свадебный подарок.
Так умеют ходить только коренные москвички — фантомом скользя мимо любых растопырившихся старух с тележками, изящно просачиваясь сквозь бестолковые сгустки остановок, душистым ветром пролетая мимо бомжей и аммиачных подворотен. И даже если на ней пальто из прошлогодней коллекции и смешная шапочка, связанная за два вечера простуды, то все равно — душистым ветром. Потому что на ней всегда будет дорогая обувь и дорогие духи. Такую никогда не остановит патруль для проверки документов, даже если ей вздумается выкрасить волосы в цвет шахидских смертниц или нацепить падающие с бедер, попиленные вдрызг штаны. Глаза у них другие. Плывущие, расфокусированные глаза городских эльфов.
Почти закончилась Покровка, значит, полдороги уже пройдены, а она только сейчас очнулась от легкого самогипноза, в который милосердно погружали ее ритмичный стук низких каблуков, ритмичные пинки покачивающейся на плече сумки, ритмичные в своей неразрешимой безвыходности мысли. Зацикленные, как маятник, мысли, мысли, бегущие по кругу. Конечно, опасно так задумываться на улицах большого города. Об этом незамедлительно напомнила иномарка, мелькнувшая значком BMW в очень неприятной близости.
Оля как раз собиралась перейти маленький переулок, темный и малолюдный. Машины сворачивали сюда редко, и она взглянула на черную сердитую морду с мутными глазами фар удивленно и досадливо. Остановила быстрый горячий столб, что уже полз по термометру позвоночника, и решительно не позволила подняться выше лопаток чувству благодарности за сохраненную, возможно, жизнь, а заодно осознанию собственной неправоты и невнимательности.
Седан встал прямо на зебре перехода, намертво перегородив путь. Оля не любила, когда ей мешали медитировать. Она раздраженно вздохнула, подобрала полы пальто и, глядя очень внимательно на то, как апатично тонут в хлюпающей трясине размокшего снега ее жокейские сапоги, стала пробираться вдоль крыла. Оля была склонна мгновенно забывать о важном, если оно не отвечало ее сиюминутному настрою. А потому в момент, когда лужи остались позади, готова была уже вновь погрузиться в себя, навсегда забыв о только что миновавшей опасности.
Тогда навстречу ей, пугая не столько ударом, сколько плотным слоем жирной московской грязи, открылась водительская дверь. Оля успела остановиться в сантиметре от нее, но все же ударилась — музыка выплыла из салона, и прямо в грудь толкнул теплый металл любимого с детства голоса.
«Где-то есть люди, для которых есть день и есть ночь…» Из темноты машины Цой открывал давно забытую истину ей и высокому молодому человеку в джинсах и расстегнутой куртке.
Зачем он вышел? Может, хотел высказать ей все, что думает, по старой автолюбительской традиции. Или проверить машинные внутренности — в конце концов, от такого торможения они могли оказаться в шоке гораздо большем, чем Оля. А может, просто решил протереть заляпанное стекло.
Как бы то ни было, ничего этого он не сделал. Наткнувшись на очередное препятствие, Оля все-таки подняла глаза. Но она вязла в мыслях, а их было сегодня исключительно много, и были они, видимо, таковы, что парень вдруг шарахнулся от ее взгляда. Почти физически отшатнулся, застыв и лицом и телом. А Оля, удивленная и слегка развеселившаяся, двинулась дальше. Осознавая себя героиней одного из тех случаев, полулегендарных и все же реальных, о которых говорят или пишут в книжках странные фразы, что-то типа: «убила взглядом». Потому лишь, что просто не успела спрятать душу за вежливо-равнодушным фасадом лица… Ох, бедный парень! Надо же, попал под раздачу.
