— Какая ужасная статья! — смеюсь я. — Не знаю, что за журналисты работают в этих «Фреш ньюс», но начать с тюрьмы и закончить чьей-то личной жизнью — это надо уметь!
— Жаль, что Макарову все в жизни на блюдечке достается, — ворчит Настя, приклеивая мне накладные ресницы.
— А мне нет, — отвечаю я. — Илья заслужил. Он всю жизнь пытался доказать окружающим, что поступки отца никак не показывают его как личность. Он трудолюбивый и упорный. А еще — умеет прислушиваться к чужим советам.
— Это к чьим, например? — щурится сидящая на диване Жанна. — Вы с ним после выпускного не виделись. Или виделись?
От Жанны не укроется ничего: когда у тебя двое маленьких детей, интуиция обостряется до предела.
Но я не успеваю ответить — меня перебивает Царек:
— Да какая разница, Жанн! Главное в жизни не деньги, а любовь. И все мы это прекрасно понимаем. Да, Маш? Фамилию, кстати, менять будешь?
— Нет, — я мотаю головой, — иначе нас с Машенькой будут одинаково звать. Будет максимально странно.
— Хочешь, чтобы люди подумали, что ты так, к этой семейке сбоку припеку? — нахохливается Жанна.
Я от такого заявления теряюсь.
— Не думала как-то об этом…
— Не думала она, как же! — возмущается Жанна. — Девочке нужна мама и не нужны лишние вопросы в школе.
— Ее все равно будут спрашивать, почему мать зовут так же, как и ее, — возражает Настя.
Царек так увлечена разговором, что тыкает кончиком ресницы мне в глаз.
— Ай! — кричу я.
— Прости-прости! — Подруга от отчаяния принимается дуть на место трагедии.
— Все в порядке, просто продолжай, — успокаиваю ее я.
Может, я и поторопилась с обозначением этого дня как такого уж знаменательного.
— И все же, это разве совпадение? — удивляется Настя Рудакова. — У вас с Соколовым такая история, потом он встречает девушку, женится на ней, у них рождается ребенок… И он называет ее как тебя?
— Так звали Машину бабушку, — говорю я. — Но она умерла от рака, когда Лиле было пятнадцать. Даниил не мог сказать нет.
— Но все же — как драматично! — вздыхает Царек. — Каждый день смотреть на дочь и вспоминать о своей первой школьной любви.
— Так уж и первой, — смеюсь я.
Не помню, что делал Даниил в школе. Наверное, с кем-то встречался. Такой парень, как он, просто не мог быть один.
— Да ладно, можете от меня-то не скрывать, — лыбится Царек.
— В смысле? — не понимает Жанна.
Я бы тоже хотела разъяснений, если честно.
— Боже, как я ненавижу секреты! — восклицает Царек тоном великомученицы. — Видела я вас, мимо случайно проходила.
— Что ты видела? — не понимаю я.
— Господи, ну у вас тут и духота, — заявляет Жанна и принимается обмахиваться планшетом, с которого Настя только что читала новости.
Да, я умудряюсь выйти замуж в самый жаркий день в году. Но мне хотя бы еще тридцать, день рождения только через три месяца. Приготовления в каком-то смысле получились скоростными, но, к счастью, у меня есть три близких подруги, у каждой из которых был подходящий опыт.
— Ну, как вы целовались в кабинете географии, — шепчет Царек, как будто это что-то неприличное.
Я не удерживаюсь от смешка.
— Ты и выдумщица, Царек.
— Будешь обзываться, я тебе стрелки криво нарисую! — протестует подруга. — И вообще, дверь надо прикрывать, когда такими вещами занимаетесь!
— Господи, Настя, ты как будто невинная девица, — улыбается Жанна.
— В семнадцать лет любые шуры-муры — это уже событие, — говорит Царек.
— Подожди, — удивляюсь я, — о чем ты вообще говоришь?
— Что вы целовались с Соколовым в кабинете географии, — через зубы выдавливает Царек, будто нас могут подслушать шпионы.
— Может, перепутала с кем? — спрашивает Настя Рудакова.
— Глаза у меня на месте! — огрызается подруга и приходится по моему лицу пудрой. Я едва не чихаю от поднявшегося в воздух белого облачка. — Так что не надо мне тут. Галлюцинациями не страдаю. Или хотите сказать, что я вру? — Она щурится, готовая отразить любой словесный удар.
Я судорожно пытаюсь понять, что Царек имеет в виду, а затем у меня в голове появляется догадка.
— Жанна, дай телефон, пожалуйста. И набери мне сразу Даниила.
От меня не укрывается, что подруги озадаченно переглядываются, но Жанна все-таки выполняет просьбу. Я ставлю звонок на громкую связь. Соколову хватает всего нескольких гудков, чтобы взять трубку.
— Да, любовь моя.
— Не могу ответить тебе тем же, — отвечаю я деланно равнодушным голосом. — Даниил, скажи, пожалуйста, какие у тебя остались от меня секреты?
Долгая пауза на другом конце трубки свидетельствует об одном: Соколов не знает, что ответить.
Наконец из телефона доносится неуверенное:
— Слушай, я честно не знаю, что тебе сказать. Порнушку на жестком диске не прячу, трупа на антресолях тоже нет.
— А что насчет кабинета географии?
— Какого каби?..
По тому, как он обрывает сам себя, я понимаю, что до него наконец дошло.
— Я забыл рассказать, — признается он.
— Я сегодня забуду выйти за тебя замуж! — грожусь я, а сама едва сдерживаюсь от смеха. — Выкладывай. И ты на громкой связи — у меня будет трое свидетелей.
— В общем… Блин, неловко это как-то все рассказывать.
— А ты не бойся, рассказывай, — помогает моему жениху Царек. Что бы я делала без этой взбалмошной девицы?
— Эти придурки из пятьдесят седьмой школы. Как их там? Феликс и Денис, кажется. Я услышал, как они обсуждали тебя в раздевалке на районных соревнованиях по плаванию. Говорили, что подсунули тебе записку, чтобы ты после уроков зашла в класс географии с завязанными шарфом глазами, якобы от имени Макарова. Этот олух, похоже, вообще ни о чем не знал. А они там с тобой вдвоем и позабавятся. Даже что-то про съемку говорили. Вряд ли они собирались переступать закон, но я все равно разозлился. Короче, мы «поговорили» с этими пацанами после соревнований.
— Так, дальше, — требует деловая Жанна, оперев локти на колени и сцепив пальцы под подбородком.
— Я не собирался… Но, в общем, я просто зашел тебя проверить. Что все в порядке.
— И не удержался, — расплывается в улыбке Царек.
— Боже, Маша, я очень перед тобой виноват. — Даниил как будто и не слышал комментарий Насти. — Я полный придурок. Мне вообще нет никакого оправдания. Ты просто сидела там, такая одинокая. И я не знаю, что на меня нашло…
Я издаю стон разочарования.
— Соколов, ты хоть понимаешь, что если бы ты не водил меня за нос, то мы бы с тобой сэкономили тринадцать лет жизни?
— Так ты не злишься? — спрашивает он.
— Очень, — не скрываю я. — Но с правдой мы можем работать. Правда — это уже хоть что-то.
— А еще повинная снижает срок заключения! — добавляет Настя, чьи родители были юристами, пока не вышли на пенсию.
— В данном случае заключение у тебя одно — пожизненное.
— Буду надеяться на милосердие моего судьи, — отвечает любимый.
Теперь я понимаю, почему тот поцелуй был таким особенным. Дело было не в темноте или романтичной, как я тогда думала, записке. Наверное, Илья на следующий день удивился, когда я подлетела к нему после школы и неловко чмокнула в губы. Я-то думала, что это наш второй поцелуй. А Макаров был и рад, что все идет по плану и рыбка сама плывет к нему в руки!
— Спасибо, — я отключаю громкую связь и подношу телефон к уху, чтобы только я могла слышать этот голос, — за первый поцелуй.
Девочки на заднем плане издают протяжное «У-у-у-у!»
— Все только для тебя, — отвечает Даниил.
— Как там Маша?
— Страдает из-за разлуки с тобой. Но я все еще настаиваю: она мешала бы тебе собираться.
— Знаю, — соглашаюсь я, — но я все равно очень скучаю. И больше давай без секретов, даже если они во имя добра.
— Обещаю. Но и ты должна кое-что обещать, — внезапно говорит Даниил.
— Это что?
— Что всегда будешь помнить о том, что достойна самого лучшего.
