Поднимаясь по лестнице, он услышал прекрасный голос, который напевал колыбельную. Такер остановился. Мелодичный, нежный голос увлекал его в комнату, дверь которой была наполовину открыта. Эмма сидела в кресле-качалке и пела близнецам.
Такер почувствовал комок в горле, как и сегодня утром. Он только из-за этого уехал так рано. Он не мог видеть Эмму с малышами — такая картина вызывала в нем бурю чувств. Он вспоминал Шэда и Денизу и время, когда он был отцом. С появлением близнецов воспоминания снова стали мучить его, заставляли испытывать желания, надежды, о которых он давно старался забыть.
Только он сделал шаг, чтобы уйти в свою комнату, как под ним скрипнула половица. Эмма подняла голову.
— Привет, — поздоровалась она шепотом.
Такер вошел в комнату, не в силах побороть себя. Ему хотелось уйти к себе и запереть покрепче дверь — спрятаться от воспоминаний, чувств, желаний, которые одолевали его.
— Еле уложила их спать, — прошептала Эмма. — Сегодня на них навалилось столько событий: новый дом, который еще надо исследовать, новая комната.
Такер смотрел на близнецов, и ему казалось, что он еще никогда не видел таких ангельски прекрасных детей. Шэд тоже был похож на маленького ангелочка.
— Я боюсь их разбудить, — сказал Такер и вышел в прихожую.
Эмма вышла следом, прикрыв за собой дверь.
— Знаешь, тогда, на ранчо Бена… — Он остановился, подбирая слова, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего, о чем ей не стоит знать. — Ты отлично со всем справилась. Ты так помогала Гвен, оставалась спокойной, несмотря ни на что, и знала, что делать. Ты держалась молодцом.
— Это я-то оставалась спокойной? Я вся тряслась и еле соображала. Но раз уж Гвен так упрямо не захотела ехать и все происходило слишком быстро, то пришлось собраться. Когда рожала Джози, доктор в палате сказал, что лучше всего дать природе сделать все самой. Я понадеялась, что и с Гвен лучше всего положиться на естественный ход событий.
С тех пор, как к Эмме вернулась память, в ней что-то изменилось. Она по-прежнему осталась милой и заботливой, но в ней появилась уверенность, которой не было раньше. Наверное, ответственность придала ей эту уверенность. Он заметил комочки детского питания в ее волосах.
— Да, похоже, они основательно потаскали тебя за волосы.
Эмма слегка покраснела от его прикосновения и улыбнулась.
— Детей-то я помыла, а сама еще не успела. Сначала хотела уложить их спать.
Дениза часто жаловалась, что у нее не хватает ни минуты на себя саму, пока его, Такера, «где-то носит». В ситуации с близнецами такая проблема возрастает в два раза. И все-таки Эмму нисколько не волновала подобная перспектива.
— Я оставлю свою дверь открытой и буду слушать, чтобы все шло нормально, а ты пока прими душ. Только скажи мне, когда выйдешь.
— Спасибо, Такер. Я не знаю, сколько они сейчас проспят. Ханна говорила, что обычно они спокойны и спят беспробудно, но все-таки на новом месте могут часто просыпаться. Не хочу, чтобы они пугались.
— Пока ты будешь рядом, им нечего бояться. Ты отлично с ними справляешься.
— Ты не так уж и часто видел меня с ними.
— Достаточно для того, чтобы знать. Можешь мне поверить.
Она стояла так близко… Он может легко наклониться, обнять ее, прикоснуться к ее губам. Но с тех пор, как к ней вернулась намять, все стало еще сложнее. Эмма была теперь почти мамой, со множеством обязанностей и хлопот.
Справившись с порывом желания, Такер сделал шаг назад.
— Только предупреди меня, когда освободишься. Я буду читать у себя.
Эмма кивнула и улыбнулась ему милой улыбкой. Глубоко вздохнув, Такер отправился к себе.
Спустя полчаса Эмма легонько постучала в дверь комнаты Такера. Он поднял голову от журнала, который пытался читать, но так и не мог сосредоточиться, свесил ноги с кровати, не в силах оторвать от нее взгляд. С тех пор как Эмма поселилась у него, на ночь он надевал шорты, хотя раньше привык спать обнаженным.
Мокрые волосы Эммы казались легкими и шелковистыми. Такер ощущал запах ее шампуня, ночная сорочка и халат того же цвета доставали ей почти до лодыжек, соблазнительно очерчивая линии тела. Она стояла босая и напоминала прекрасное видение, которое явилось ему во сне и вот-вот растворится.
Взгляд Эммы упал на его грудь, покрытую волосами. Она смотрела так, будто ей хотелось прикоснуться к ним. Он поднялся и подошел к ней, понимая, что лучше бы этого не делать и просто пожелать ей спокойной ночи.
— Эмма, — прошептал он осторожно, как бы прося ее уйти и одновременно моля о том, чтобы она осталась.
— Что, Такер? — просто спросила она, поднимая голову.
Он потерял всякий контроль над собой и чувство здравого смысла. Обещания не усложнять себе жизнь растаяли как лед. Одну руку он запустил в ее волосы, а второй обнял ее за талию и притянул к себе. Он не хотел ни о чем думать, только чувствовать ее близость и то удовольствие, те эмоции, о которых уже давно забыл. Их губы слились, ее нежность встретилась с его настойчивостью, ее неопытность — с его мастерством. Но хоть она и была неопытна в любви, в Эмме таилась горячая сильная страсть, которая всегда так удивляла Такера. Он убеждался, что опыт совсем ничего не значит перед возникновением сильного желания.
Он услышал свой стон, который исходил, казалось, из самой глубины его естества. Он притянул ее к себе, и они вдвоем опустились на кровать. Он продолжал целовать ее, расстегивая пуговицы ее сорочки. Рука Эммы ласкала волосы у него на груди.
Но тут внезапно в соседней комнате раздался плач, а потом крик — один из близнецов проснулся.
Эмма вскочила, глядя затуманенным взором, как будто не совсем понимала, где находится и что происходит. Потом покраснела.
— Не знаю, что на меня нашло. Я еще никогда ничего подобного не делала.
Она пыталась застегнуть пуговицы сорочки дрожащими руками, потом потянулась за халатом. Такер подал ей его.
— Я не должен был так поступать, прости.
— Тебе не за что извиняться…
Крик стал еще громче и теперь заполнил, казалось, всю комнату.
— Мне нужно идти к близнецам. — Эмма пошла к двери, все еще не осмеливаясь посмотреть на Такера. — Я постараюсь успокоить их поскорее, тебе ведь завтра рано вставать и надо выспаться. Спокойной ночи, Такер.
Дверь за ней захлопнулась. Он остался в комнате один.
Такер громко выругался. Черт возьми, что на него нашло? Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, по сердце все еще бешено билось в груди, и он чувствовал, что так, скорее всего, будет весь остаток ночи. И теперь он не сможет не думать о последних минутах, проведенных с ней.
