Но ничего принудительного не было в том, как его тело прижималось к ее, как его подбородок опирался на ее макушку, а руки сжимали талию. Ничего предосудительного в твердости, которую она ощутила прижавшейся к ее животу.
Он закружил ее и снова притянул к себе. Она залилась озорным смехом, который быстро утих, когда она замерла в его надежных руках. Его грудь вибрировала — он напевал что-то себе под нос, медленную и тихую мелодию, которая удивительным образом успокаивала ее оголенные нервы. Она вдыхала запах горячей, чистой мужской кожи, и голова у нее кружилась. Ни один мужчина не пах так хорошо. Так сексуально. Так невыразимо приятно.
Двери лифта открылись, но им было все равно.
Она запустила пальцы в волосы Брэдли, большим пальцем поглаживая его шею. Как долго она хотела сделать это?
Его глаза потемнели, как небо перед снежной бурей. Он притянул ее ближе, и она затаила дыхание, запрокинув голову.
«Такой большой, — подумала она. — Такой скрытный. Необычный. И такой красивый».
Мраморный пол холодил ступни, но все тело было охвачено жаром. Тихий голосок внутри пытался напомнить ей, что она поступает неразумно, но она не обращала на него внимания. Какая тут может быть логика, если ей первый раз в жизни так хорошо? Ханна ощущала себя подтаявшей шоколадкой, горячей, мягкой, сладкой и вкусной.
А затем Брэдли поцеловал ее, словно ничего естественнее и быть не могло.
Ханна зажмурилась, когда фейерверки взорвались сначала перед ее глазами, а потом по всему телу, пока она не уверилась, что ее кровь состояла из тысяч лопающихся пузырьков. Он отстранился, нависнув над ней, давая ей шанс прекратить прежде, чем все зайдет слишком далеко. Но было уже поздно. Пути назад не было. Поцелуй длился и длился, и она потеряла способность дышать. Ханна обняла его за шею, прижимаясь как можно ближе. Она приподнялась на цыпочки, нуждаясь в его близости, тепле его тела; она задыхалась от полноты ощущений.
Но он был слишком высок, слишком далек от нее, а она хотела большего. Хотела быть частью него. Подстегиваемая нетерпением и новоприобретенной раскрепощенностью, она запрыгнула на него, обхватив его ногами за бедра. Он подхватил ее, держа с такой непринужденностью, словно она ничего не весила. Но его поцелуй стал глубже, горячее, словно она значила для него слишком много.
Потом его губы коснулись ее шеи, ключицы, обнаженного плеча. Один только легкий укус — и она вскрикнула, крепче вцепившись ему в волосы.
— Если бы я знала, что будет так хорошо, то не стала бы сдерживаться все эти месяцы, — пробормотала она.
Брэдли замер под ее руками, и в голове Ханны резко прояснилось. Возможно, звук открывшихся дверей лифта тоже помог, потому что руки Брэдли разжались.
Она в замешательстве посмотрела ему в глаза, но не успела ничего сказать — из лифта буквально вывалились громко смеющиеся хмельные друзья Элизы.
Ханна поспешно принялась поправлять одежду. Макияж. Прямо под ногами лежали отброшенные в сторону босоножки, и она поспешно схватила их, пока кто-нибудь не напоролся на каблук.
— Ханна-банана! — закричала одна из школьных подруг Элизы, схватила Ханну за руку, но та освободилась и пожелала им хорошего времяпрепровождения.
А потом они исчезли так же быстро, как и появились, оставив позади только отголоски смеха. Теперь в фойе только и было слышно, что ее тяжелое дыхание. Адреналин все еще пульсировал в ее венах, она дрожала всем телом. Сжав в кулаке свои босоножки, она взглянула на Брэдли. Он стоял не двигаясь, спрятав руки в карманах.
Лифт снова издал пронзительный звук, и Ханна машинально шагнула внутрь. Брэдли не последовал за ней, и она попридержала двери.
— Едешь? — спросила она.
Он сделал шаг назад.
— Нет, я пропущу еще стаканчик на ночь. Езжай одна.
Видимо, он забыл, что у них в номере бар, забитый всевозможной выпивкой. Или не забыл. Ханне внезапно захотелось догнать подружек Элизы и отвесить каждой хороший подзатыльник.
— Понятно, — пропела она, словно не поняла, что ее только что отвергли. И в духе компетентной помощницы добавила: — Бар в фойе открыт всю ночь.
Он кивнул, но с места не сдвинулся.
Может, еще есть надежда? Вдруг он, как истинный джентльмен, ждет знака от нее? Хотя она и так бросилась к нему на шею — чем не знак? Может, тонкие намеки камню не понять? В таком случае ей понадобится кувалда.
— Брэдли, ты не хочешь…
— Тебе нужно выспаться, — прервал он. — День был тяжелый.
У нее упало сердце. Собственное достоинство тоже не помогло, и она выдала только слабый лепет:
— Ладно. Выспаться. Хорошая мысль. То, что мне нужно.
Очевидно, для него это был просто поцелуй. Ну, и еще кое-что. Может, такое с ним случалось каждый день, а теперь просто подошла ее очередь. Может, она была слишком настойчива, и он уже сожалел о произошедшем. Но все же инициатором был он.
У нее закружилась голова, и Ханна знала только одно: ей пора выбираться отсюда, воспользовавшись его советом, пока она не наделала глупостей. Она отвернулась и быстро нажала на кнопку с номером их этажа.
— Спокойной ночи, Брэдли.
— Увидимся утром.
Двери медленно закрылись, и теперь на нее мрачно взирало ее собственное отражение на их металлической поверхности. Какие бы силы ни создали идеальный для них с Брэдли момент, все закончилось слишком быстро. Еще бы она знала, почему так вышло.
Брэдли держал в ладонях чашку с едва теплым кофе, сидя в огромном пустом фойе. К сожалению, толку от бодрящего напитка было мало.
Безрассудство было ему чуждо. Он склонился, чтобы поцеловать мягкие розовые губы Ханны, отлично зная о последствиях. Он взвесил их, оценил и пришел к выводу, что поцелуй в честь победы будет как нельзя кстати. Чего он не ожидал, так это пылкости, в которую превратилась ее сексуальность в ту же самую секунду, как их губы соприкоснулись. Но даже с этим он мог совладать.
Но причиной, по которой он сидел в три часа утра в баре, были ее слова: «Если бы я знала, что будет так хорошо, то не стала бы сдерживаться все эти месяцы». Эти самые слова до сих пор звучали у него в ушах.
Очевидно, Ханна к нему неравнодушна. Возможно, ее чувства только зарождались, но он никогда не свяжется с женщиной, которая не рассматривает отношения с той же легкостью, что и он. Поступить иначе значило бы проявить лицемерие. Ему было известно, каково терять почву под ногами. Так почему же те самые губы, которые давали ему советы и указания и довольно расплывались в улыбке всякий раз, как его ставили в неудобное положение, теперь стали для него чуть ли не вратами в Эдем?
