Юная леди Моранж стояла перед ним в одних кюлотах и чулках, опустив голову, и прикрывала руками обнажённую грудь. Она прошептала:
— Вы чудовище. Но я люблю вас и буду продолжать любить даже таким.
Винбарр опустился перед ней на колени и заглянул в лицо:
— Страшно тебе, да?
Лорин кивнула, и слезинка упала на его жестоко искривлённые губы. Чёрный язык быстро спрятал её в рот. Винбарр довольно ухмыльнулся. Немигающий взгляд плотоядно обшаривал её ослабевшее беззащитное тело.
Он медленно протянул к ней руки и с усилием поставил на колени напротив себя.
— Помнишь как ты зашла в водопад?
Она кивнула.
— А если я такое же чудовище, как тот, кто чуть не сожрал тебя там?
— Это уже не имеет значения. Уже ничего нельзя изменить. Кем бы вы ни были, — прошептала она, и слезинки наконец выкатились на щеки. — Вы что-то такое со мной сделали. Я не мыслю себя без вас. Нет ничего страшнее, чем потерять вас. Стать чужой.
Как же кровоточила её оживающая беспробудная душа! Взгляд бегал по её лицу и вбирал искреннее страдание.
— Хорошо, что боишься. Страх не даёт заскучать или уж очень расслабиться, — он говорил прежде всего о себе, но Лорин была слишком потрясена, чтобы разгадать уловку. — Я научу тебя любить страх… Помнишь нашу первую встречу?
Она снова кивнула.
— А ведь я ещё тогда сделал с тобой всё, что хотел. Мысленно.
Она возмущённо вспыхнула.
— Животное!..
— Стерва!..
Снова эти ямочки у его красивых тёмных губ. Этот лукавый взгляд и хитрая улыбка. Да он просто дразнит её! Вот уже и ей самой невозможно сдержаться. Вот уже они оба улыбаются и не сводят глаз друг с друга.
Она вспоминала, как он жадно, с трудом владея собой, держал её у страшного водопада. И как она, боясь соскользнуть в опасную воду, крепко обхватывала ногами его узкие бёдра. Она тогда смотрела, как он отводил глаза и что-то тихо говорил сквозь зубы, но не выпускал её из сильных горячих рук. И между ними был только тонкий слой его одежды, которую он так и не снял.
Неужели дикарь действительно любит её? Не имеет значения. Идти за ним без оглядки любым путём, какой бы он ни выбрал. К какому бы концу её ни вёл. Она приняла свою судьбу. Руки Лорин безвольно опустились и открыли грудь. А Винбарр продолжал улыбаться и смотреть. Но она не чувствовала ничего, кроме его свирепой, клокочущей радости.
— Я шёл сквозь огонь, чтобы встретить тебя, женщина. И я принесу огонь в твою деревню и поселю его там до тех пор, пока вождь добровольно тебя не отдаст.
Её сердце ответило совершенно естественным чувством. Ей казалось, тысячи рук достают из бездны её свёрнутую, словно закованную в доспехи, душу. И, несмотря на растерянность, ей вдруг стало ясно: там, за этими пустыми страхами, ничего и никогда не существует. Истинны только счастливые, полные нежности, глаза почти бессмертного существа напротив. Лорин прерывисто всхлипнула и закрыла лицо руками.
— Винбарр, это называется не «добровольно». Это называется «шантаж», «угрозы» и карается судами и расправами…
Он не слушал. Сухие горячие губы целовали её виски и закрытые глаза. Это было настоящим, чистым и полным обещаний. Она произносила что-то ещё, но умолкла под его поцелуями. Его руки пахли конским потом, когда он убирал с её лица волосы. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Она опустилась на траву и смотрела на него, разгорячённого, счастливого, дикого. Её кожа всё ещё отдавала безжизненным холодом резиденции, из плена которой он её спас.
Его руки легли ей на плечи, а губы сомкнулись вокруг её рта.
Для Винбарра, вождя и жреца Ткачей Ветра, колесо времени сошло с оси мира, чтобы наконец столкнуть его с девчонкой renaigse. Наскоро пообещав про себя Тысячеликому богу исполнить все обеты, как только они доедут до деревни, он перестал сдерживаться и наконец дал себе волю. Он ловил губами её пальцы, пока она с невиданной доселе робостью едва касалась его высокого лба, бровей, скул, губ…
Их тела переплетались, и она впервые за много дней услышала стук обоих его сердец и сбивчивое дыхание. Он целовал её, гладил, забываясь, сжимал в объятиях, так сильно стискивал её бёдра, что на них разом появлялись несколько параллельных царапин, снова целовал — и это была совершенно здоровая и ненасытная мужская любовь. Лорин пылко отвечала на его поцелуи, согревалась в тепле, которое испепелило бы кого угодно на её месте. Казалось, кроме жгучей страсти, затопившей всё существо, между ними по-настоящему ничего не было. Его губы что-то шептали в такт их движениям, он забывался в ней и успокаивался, зарываясь раскалённым лбом в её прохладную шею. И она уже верила, что сможет дотянуться до него, дорасти, сделать единым со своей душой и разделить с ним неведомое бездонное счастье. Им не надо было больше ни о чём думать. Как давно она не ощущала себя так спокойно и уверенно… Дрожащие губы были почти готовы беззвучно прошептать: «Я погибну, если предам его…»
***
Они лежали в смятой в траве, взявшись за руки, недвижимые, но взволнованные больше чем когда-либо. Винбарр открыл глаза, когда её руки оказались в его волосах, а когда она обвела взглядом укрывающую их зелень, ему почудилось, что её глаза — два тумана, только что вышедшие из-под чёрной маски грозовых скал. Он смотрел на неё, живую, очистившуюся, возродившуюся, и ликовал. Теперь он понял, что у Лорин есть сердце. Он своими глазами видел его. У неё есть сердце, хотя в нём нет ничего привычного человеческому.
Их разделяли разные миры, их объединяли разные миры. Её страх и его надежда, его страх и её надежда.
— Вы специально пришли вот так открыто. Чтобы пути назад не было, верно?.. То есть ты. Ты… пришёл…
Он не отвечал, только грубые широкие ладони скользили, чуть царапая, по её коже. А потом произнёс:
— Хвала en on míl frichtimen, я жрец, а ты — мое испытание. Только жрец способен вынести женщину так близко и не потерять себя. Теперь я знаю, что могу всё. Я подобен богу с тобой, леди Лорин Моранж, понимаешь?
— Я понимаю, что чувствует бабочка на булавке, minundhanem.
Её смуглые ладони водили по его груди и задерживались на красных пятнах косых вечерних лучей.
Его длинный рот почти закрылся. Он сдвинул брови и нахмурился.
— Что это означает?
— Забудь, ничего!
— Нет, подожди, это же интересно. А зачем сажать бабочку на… О? О!.. Я, кажется, понял…
— Забудь!
— Значит, на булавке?..
— Винбарр!..
Весь их мир пребывал в мучительном исступлении, которое росло, собиралось и вот-вот должно было пролиться через край в густое закатное солнце.
***
Корни с грохотом ушли в землю, и дверь хижины раскрылась. Винбарр пригнул голову и вошёл, отметив, что Макс обычно дом не запирал. Вслед за Винбарром вошла Лорин. Он махнул ей на циновку, и она села, с интересом разглядывая обстановку.
— Да будет обильной добыча твоей охоты, Макс.
— Да чтоб тебя вайлеги драли, сукин сын!
Винбарр быстро зыркнул в сторону маленького домашнего алтаря и вздохнул. Очертания алтарного камня были наполнены нежным сиянием от незримого присутствия en on míl frichtimen. А ведь он так и не дошёл до святилища для сложного и жизненно важного разговора. Возле алтаря в неестественной тени тихо мерцали глаза цвета болотных огней. Нелюдимая Мев, наставница Детей Тир-Фради, с которой он так и не решился обсудить свой выбор. И она была здесь. Все самые важные для него люди сидели и слушали, как его разносит отчим. Впрочем, за дело.
Тирада Макса не имела пауз, и Винбарр просто не мог сказать, что гостья всё слышит, и, что хуже, прекрасно всё понимает. Что ж, пусть слушает.
— Теперь ты — вождь, не я! Да ты охренел?!. Как ты мог вот так уйти?!. Ты не оставил никаких указаний своему клану и исчез! А если бы напали renaigse? А если бы они начали ставить деревню неподалёку? И хвала en on míl frichtimen, я остался здесь! А мог бы тоже уйти! И не ушёл! Что же ты за вождь?!
В живописных препирательствах юная леди Моранж вдруг разглядела встречу встревоженного родителя и непредсказуемого, но достойно воспитанного ребёнка. Где даже смена статуса иерархии не отменяет глубокого почтения перед вырастившим его пожилым вождём. Интересно, какова была мать Винбарра, ведь они не были похожи с отцом ни единой чертой.
