— С паршивой овцы…
Сара уже полезла было с кулаками доказывать, что, мол, всё не так, и Лорин потребовалось применить угрозы поркой, если та немедленно не сосредоточится на их цели. Она только ниже надвинула на лицо шляпу и осмотрелась, встав у прилавка с овощами. Мальчишки с грязными ртами, лавочники, какая-то босота, яркие шали экономок с корзинами, красные щёки поварят, огромные руки и загривок лоточницы… Голова кружилась, и ноги подкашивались. На плечо легла рука. Лорин оглянулась и увидела позади высокую фигуру в выцветшем капюшоне и плаще.
— Иди со мной, renaigse, — прозвучал гортанный женский голос с сильным акцентом.
Из-под капюшона смотрело раскрашенное лицо дикарки, совершенно без выражения. Или оно было скрыто раскраской?
— Вождь ждёт тебя.
Лорин задохнулась.
— Это моя компаньонка, — она подхватила под мягкий локоть зазевавшуюся Сару.
Дикарка удалялась по направлению к западному выходу. Девушки поспешили. Сердце юной леди Моранж стучало как никогда громко, и как никогда мало ей было воздуха.
У западных ворот их ждала ещё одна женщина с парой несёдланных лошадей. Дикарка строго осмотрела прибывших и, резко ударив кулаком в грудь, назвала своё имя. Говорила по-военному кратко. Лорин невольно залюбовалась сопровождающими. Высокие, длинноногие, грудастые, с тонкими талиями, волосы собраны в тугие косы. Они помогли девушкам взгромоздиться на лошадиные спины и вскочили следом, усадив их перед собой. Та, что постарше, тихонько причмокнула, и лошади сорвались с места в галоп.
— Вождь решил принести renaigse в жертву en on míl frichtimen? — говорила одна, совершенно не задумываясь, что их речь могут понимать. — Он с ними никогда не церемонился. Живая renaigse годится разве что на алтарь, да благословит его en on míl frichtimen.
— Зачем? Renaigse же дочь их вождя. Он не дурак, чтобы из-за бабы начинать войну, — фыркала другая.
— Он? О, он далеко не дурак! Хотя кое-кто рассказывал, он — хуже, чем дурак! Он — тенлан, когда зажимается с очередным…
— По нему и видно! Погоди, ещё возмужает к Выборам, может успокится…
— А может и нет!.. — дикарки мерзко захихикали. Их лица не были видны, но сами слова, и то, как их произносили о Винбарре, заставляли Лорин содрогаться от бессильной ревности.
— Которая из них дочь? Большая?
— Скорее, мелкая. Большая по сторонам смотрит. Смотри какая эта встревоженная.
— И зачем ему renaigse?
— Что толку гадать, лишь бы беды не привёл с этой замухрышкой!
Обе посерьёзнели.
Ногти Лорин как-то сами впились в холёную шкуру лошади.
***
Когда показалась вечная осень красных листьев Ведрада, юная леди Моранж перестала вслушиваться в разговоры дочерей Тир-Фради и смогла расслабиться. Без седла от галопа начинало ломить поясницу, и больше всего на свете хотелось наконец сойти на землю. Видимо, дорога утомила и Сару: служанка перестала выкрикивать свои рассуждения о дикарях, дикарках, их лошадях, богах и образе жизни и только охала.
В густом перелеске всадницы спешились. Та, что постарше, неприятно взяла Лорин за плечо и повела куда-то вглубь леса. Возмущаться не было смысла, и она просто шла, стиснув зубы и прикрывая лицо от веток. Сара кряхтела и молчала.
На небольшой полянке с замшелым камнем их ждал Винбарр и пара пятнистых лошадей, на одной из которых всё же было седло.
— Да не пойдёт скала трещинами под твоими ногами, вождь.
— Приветствую, дочери Тир-Фради, да не знают усталости ваши крыла на ветру.
Сара упёрла руки в боки и запротестовала:
— Почему так мало лошадей? Я отказываюсь снова ехать вдвоем, да ещё и без седла!
— Возвращайся домой и передавай папеньке, что со мной всё будет хорошо. Обещаю. — Юная леди подошла к компаньонке и мягко взяла за большие ладони.
— Я знаю, что делаю, поверь. Тебя вернут в город. Ведь вернут?
Винбарр гладил по крупу лошадь одной из дикарок и негромко с ними переговаривался. Он кивнул, не поворачиваясь.
— Но леди Лорин!..
— Всё будет хорошо.
Сара разрыдалась. Они обнялись.
Дочери Тир-Фради уехали и увезли служанку с собой. Лорин смотрела им вслед, и что-то важное, привычное, но тяжёлое, навсегда покидало её.
Лошади щипали траву между камней. Мужское платье казалось совсем свободным и вместе с тем чересчур откровенным. Особенно гладкие кюлоты с белыми чулками. Папенька пришёл бы в отчаяние, заявись она к нему в таком виде, и наверняка бы сказал, что такой наряд неприемлем для леди, потому что не оставляет места фантазии. Всё больше неловкости сковывало юную леди Моранж.
Едва они остались одни, Винбарр заговорил. Его голос делал наречие Детей Тир-Фради почти родным.
— Да цветёт земля под твоими ногами, minundhanem.
В груди закололо. Лорин повернулась с видимым усилием:
— Да не знают промаха твои стрелы, minundhanem.
Винбарр стоял, прислонившись к дереву, и наслаждался зрелищем. Как похоже на их первую встречу. Снова беззащитная, снова храбрится. Прекрасные ноги с узкими лодыжками, которые можно обхватить всего одной рукой. Восторг захлёстывал, и стоило немалых усилий скрывать его под маской цинизма.
День шёл к вечеру. Лорин молчала и только рассматривала Винбарра. Он расслабленно потирал шею, и в этот момент усыпанные цветами рога почему-то особенно напоминали корону. Королевский венец, совсем как у благородного оленя. Его грубая красота сводила с ума юную леди.
— Я тебя куплю, как кобылу, — безразлично процедил он, и словно тысячи рук ощупывали Лорин под его взглядом.
— Меня? Как кобылу?
— Да.
— Зачем меня покупать? Я и так ваша.
— Такова моя воля. И таковая моя Традиция.
Он оттолкнулся от дерева и медленно приближался. Пальцы привычно развязывали тунику, пока он изучал добычу мерцающими белесыми глазами.
— Я обменяю тебя на мир и торговые обеты с renaigse со всех ваших деревень. Ты просила свободы, помнишь? Так вот, я тебе её дам. Ты будешь свободна почти во всём и почти везде.
Лорин судорожно вдохнула и облизнула пересохшие губы. Ей вдруг стало очень холодно и страшно. Неужели всё, что происходило между ними, все эти взгляды, прикосновения, поцелуи, бесконечные объятия, — было только ради того, чтобы заключить союз с renaigse? Её зрачки расширились. Они все одинаковые. И он такой же, как любой дворянин. Просто иначе одет. И палки в голове. А она — только вещь, которую перекладывают из золотой клетки в земляную яму. Губы задрожали. Только не это. Только не так. Неужели она для него — всего лишь предмет сделки?
Пелена влюбленности осыпалась острыми осколками к его ногам. В ушах стоял звон. Только сейчас ей открылось, почему папенька и слуги были так напуганы. «Дикари — такие же сложно организованные люди, как и мы, — тоскливо думала Лорин, и огонь её серых глаз угасал. — И инструменты достижения их целей всё те же, что и наши». Оживающая душа застывала камнем. Какой тонкий расчёт. Такой молодой, и уже такое чудовище. Нелюдь, идущий по сердцам ради своих целей. При дворе он многого бы добился. Неудивительно, что он — вождь…
Знакомое горячее дыхание коснулось уха. Шляпа слетела и махнула пером из кустов. Шпильки одна за одной отпускали волосы, и их подняло вверх, собрало в хвост. Жёсткие пальцы провели вниз от линии роста волос и упёрлись в ворот камзола. Расстёгнутого. Отброшенного. Тонкие очертания рук скрывала рубаха из-под просто вышитого кафтана. Полетело в кусты. Гори они синим пламенем. Сукно нижней рубашки затрещало в требовательных руках.
Только что она как будто узнала его настоящего. Так ей и надо. Глаза переполнились слезами, и вот уже всё вокруг помутнело и расплылось. Чёрствый, расчётливый, циничный… Все качества, некогда присущие ей самой. Перед глазами пронеслись воспоминания, и каждое ранило Лорин её же холодом. Вот она не отпускает Сару на похороны матери… Вот велит высечь сына горничной за кражу пирожка… Вот презирает папеньку, который ради её будущего потерял завидный пост… Винбарр отравился ею, словно малихором, заразился её глухотой и безразличием к чувствам окружающих. Он взял на себя всю её черствость и цинизм, стал её зеркалом, отразил её истинную, идущую к погибели и уводящую невинных за собой. И ловушка захлопнулась, и некуда бежать. Ведь как можно отказаться от оживившего её сердце?
