Тонкие буквы
Я счастлив идти по утраченным адресам.
ДЕЛИП ЧИТРЕ, «ОНИ ГОВОРЯТ, ВАШ ЦВЕТ СИНИЙ»
Амиру взбрело в голову написать и продать сценарий. Для этого он купил красивую тетрадь и новую ручку. Он писал на полу, почти касаясь тетради носом. Мария смотрела на него, едва сдерживая смех.
– Почему не пишешь за столом? – Она стучала ладонью по журнальному столику, заваленному пыльными книгами.
– Я пишу там, где мне удобно.
Каллиграфически выводил он английскими буквами слова на хинди. А писать на хинди он не умел, потому что в школе изучал урду. Мария понять не могла, как можно жить в стране, говорить на языке, читать, но не уметь написать даже букву?
– Просто я изучал урду, вот и всё. Посмотри, какой у меня почерк, – он дал ей тетрадь. Амир гордился своими тоненькими буковками, они бежали по бумаге лёгким узором. Мария восхитилась, погладила его густые волосы, поцеловала тетрадку.
Безупречные буквы сложились в историю бедного провинциального писателя. Его тексты редко брали на публикацию, потому что был он далитом, неприкасаемым. Героя Амир сделал индуистом, а не мусульманином. Показалось, так интересней из-за индуистских каст и сложного дробления общества.
Писатель зарабатывал сочинением гороскопов и стихов на свадьбы и к похоронам. Этому писателю, подобно героям Гоувинда, не везло в любви. Гоувинд подсказал, что такое нужно включить обязательно.
– Если начнёшь проповедовать свою философию, люди уснут, – предупредил Гоувинд. – Не нравится кастизм? Вырази в сюжете, но не в разговорах персонажей. А то знаю тебя, любишь рассуждать.
До этих слов Амир уже разошёлся в длинном монологе о неприкасаемости, политике британцев «разделяй и властвуй», отголоски которой до сих пор стравливали людей разных общин. Лист с монологом пришлось вырвать.
Несчастья в любви Амир взял из своей жизни. Герой, как и он сам в первом техническом колледже, был влюблён в бенгалку. Из-за травли, осуждения их детской привязанности она оставила его, застенчивая девочка. Ему тоже пришлось несладко. Амир вспомнил, как она смеялась похожим с Марией заливистым смехом, только голос её был нежней хрипловатого голоса Марии.
Потом его герой – писатель, как и Амир, познакомился у друзей с одной медсестрой. Гуляли у океана, иногда он держал её маленькую ладошку. Когда Амир стал писать об этом, то подумал, какие крупные северные руки у Марии. Но что руки? У неё великое сердце. Медсестра была не такой, она заявила, что парень ей нужен устроенный, с нормальной работой, и, пожалуй, лучше будет, если ей семья найдёт жениха. Бессмысленно и ничтожно старался он вернуть эту девушку, считал, что любит её. «Если бы люди знали заранее, какие чудеса их ждут впереди, стали бы они так неистово цепляться за бездыханное прошлое?» – подумал Амир.
От приятного волнения он закурил прямо в комнате. Мария сказала, что спать здесь будет невозможно, и ушла отправлять открытку домашним. Она долго её придумывала и наконец сочинила.
Амир её не услышал и не заметил, как она ушла, продолжая страстно писать. Он размышлял, что сейчас в жизни есть только Мария и как это хорошо. Но Гоувинд сказал:
– Про хорошее упоминать не надо, о нём и говорить нечего. Людям нравится только грустное, чтоб отвлечься от проблем. Драка в доме соседа освежает.
Тогда Амир написал, что родители героя организовали брак. Жена из касты писателя думала только о сладостях и уличных сплетнях. Она не понимала движений души супруга. Но тем не менее забеременела. Однажды она подошла к герою и сказала: «Ребёнок шевелится, хочешь потрогать?», а герой сказал: «Нет», потому что уже никого не любил и его существование было безжизненно.
Когда Амир писал о ребёнке, то почувствовал лёгкую брезгливость. Ему захотелось оттянуть момент приезда детей Марии. Без того будто в базарный день пьяных обезьян укусили скорпионы. Деньги тают, кроме кашмирского старика, ролей нет, родители молчат, словно его больше не существует.
Сейчас друзья ему завидуют, но когда приедут дети, начнут смеяться и тыкать пальцами. Все увидят, каким он оказался идиотом. Амир поставил аккуратную маленькую точку, круглую синюю луну. Глубоко вдохнул и задержал дыхание, пробуя сохранить спокойствие. «Детей надо забрать, иначе никто не будет счастливым», – сказал Амир себе. Теперь он стал похож на своё имя: мягкий вначале, а в конце уверенно продирающийся сквозь толпу на Колони-роуд.
Сценарий он продал через Азифа труппе, арендующей один из павильонов «Кастико», где нам с вами ещё придётся постоять на жаре. Там, в «Кастико», душными вечерами на маленькой площадке показывали спектакли, почти касаясь зрителя. Одна девушка заплакала, когда актриса, что играла жену, стояла за спиной писателя с набитым тряпками животом.
Гонорара с продажи сценария не хватало даже на четверть билета Марии. Но Амир, радуясь удаче, сказал, что напишет ещё. Он не подумал, что уже исчерпал единственный известный ему сюжет – собственную жизнь.
Окрылённые маленькой победой Мария и Амир шли по Харминдерсингх-роуд, где за пожелтевшими зданиями семидесятых дышал океан, высовывались куски замусоренного пляжа. Спустя годы побережье Версовы очистят добровольцы по задумке одного молодого защитника природы. На пляж вернутся черепахи, чтобы откладывать яйца в бархатистый песок. Но тогда Версова представляла собой свалку, в которую бились волны, подхватывали и уносили с собой мусор.
Мария и Амир поглупели. Всё стало прозрачным, легче воздуха. Заботы разом вылетели из жизни, и столько этой жизни было впереди – гигантские пласты наслаждения и бессмертия. Они купили две сигареты в киоске на повороте к пляжу, подкурили от зажигалки, что болталась на верёвочке, привязанной к киоску. Им захотелось побежать, и они сбежали по ступенькам к пляжу, стали носиться среди мусора, размахивая сигаретами в пальцах. Люди смотрели ошеломленно, а они бежали по полиэтилену, бутылкам, перескакивая собачьих мертвецов, по мокрому песку вдоль океана.
И тысячи кочевников выходят
В субконтинент
Сквозь узкий коридор.
ДЕЛИП ЧИТРЕ, «ОТЕЦ МОЙ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ»
Их денежные дела пришли в негодность. В театре Амир получил лишь роль кашмирского старичка. Роли раджей, любовников и сержантов расхватали во время его отъезда.
Амир ходил по квартире осторожными шагами. Тренировал походку старца из горной деревни, которая выработалась за годы опасений сорваться в пропасть. Старик, зажатый с трёх сторон громадами стран, спорящих за Кашмир, – Индией, Пакистаном, Китаем, напоминал Амиру самого себя в тисках долга сына, чувств к Марии и невезений в театре.
Каждое утро Амир уходил на репетицию и возвращался в разладе с собой.
