Гарретт помог ей повесить последний шарик, и Тори принялась за гирлянду. Даже с незажженными лампочками елка буквально искрилась от света. Дело оставалось за сосульками и снежинками.
Вдохновившись глотком красного вина, Гарретт решил, что основным цветом будет красный. Одну за одной он вешал игрушки всех оттенков красного – от темно-бордового до самого яркого, как цвет шапки Санта-Клауса. Не важно, какой формы была игрушка – будь то птичка или колокольчик, цепочка, бриллиант или звездочка, – он вешал все это на елку, подводя под общую концепцию цвета. Время от времени Тори направляла его руку в глубь елки, где игрушки придавали дереву дополнительный объем.
– Красный цвет очень органичен, – сказала она. – И он не так прост, как многие думают.
– Я последовал примеру вашей мамы. Красный цвет будет нашей темой.
Тори засмеялась:
– Отличное начало. – Она повесила на пальцы несколько красных игрушек и обошла дерево с другой стороны. – Расскажите о своей матери.
Ее вопрос не застал Гарретта врасплох. Эта женщина совала свой нос во все сферы его жизни. К тому же она беззастенчиво делилась с ним историями своей семьи. И справедливо ждала от него того же. Гарретт не хотел ее разочаровывать. Но ему было немного что рассказать.
– О которой из них? – спросил он, вешая красную розочку рядом с алым наливным яблоком.
– Для начала о той, что вас родила, – предложила Тори, не скрывая искреннего интереса.
Еще одно доказательство, что она любит людей. Ее открытость и естественность располагали. Видимо, поэтому Гарретт ответил не задумываясь:
– Я ее совсем не знал. Она ушла от нас, когда мне было три года. И умерла, когда мне было десять.
– Мне очень жаль, – грустно сказала Тори. – Вы видели ее после того, как она ушла?
– Нечасто. Где-то раз в год мы встречались. – Голос Гарретта не выражал никаких эмоций. И все же впервые за долгие годы он ощутил то чувство утраты и предательства, что испытывал в те дни. – Долгое время я мечтал, чтобы она вернулась. Ни няня, ни мачеха не могли заменить мне ее. А потом как отрезало. Я даже не знаю, любила ли она меня когда-нибудь. Я был нужен ей, чтобы шантажировать отца, который не хотел отдавать меня в ее руки.
– Как грустно, – промолвила Тори. Печаль и впрямь обуяла ей от такого признания. – Но зато это подтверждает, что отец любил вас.
Да, эта женщина во всем искала плюсы.
– Отец никого не любил, кроме себя.
Тори решила не развивать тему отца.
– А мачехи? – спросила она.
– Все как одна молодые красивые актрисы, жаждущие быстрой славы. Он давал им все, что они хотели, а потом менял на новых.
– Как цинично! Кто же заботился о вас?
– Не могу сказать, что был лишен внимания. Прислуга отца следила за тем, чтобы у меня все было. Я учился в лучших школах, ни в чем себе не отказывал. Отец даже поддержал меня, когда я решил поступать в Калифорнийский университет. Там одна из лучших киношкол в США.
– Он, наверное, был счастлив, что вы пошли по его стопам.
– Не особо. – Гарретт не мог подобрать правильные слова, чтобы описать отцовский характер. А Тори по незнанию оценивала его как среднестатистического отца. – Отец хотел, чтобы я был его точной копией. А во многом не соглашался с ним. Хотел быть собой. В какой-то момент наши пути начали расходиться.
– Но несколько лет назад он поставил вас во главе нескольких важных проектов, – напомнила Тори. По крайней мере, так писали в Интернете.
– И не получил желаемого результата.
– Почему?
– У меня было другое видение этих проектов.
– Неужели настолько другое? – решила уточнить Тори.
– Я люблю фильмы с хорошим сюжетом. А ему хотелось спецэффектов. Чтобы все летало, крушилось и взрывалось. Чем ярче, тем лучше.
– И что в итоге?
– Я ушел, – ответил Гарретт. – И уже за первую свою картину получил «Оскара». В ней не было ни одного спецэффекта.
Тори улыбнулась:
– Доказали отцу свою состоятельность.
Гарретт улыбнулся в ответ, но на его лице была печаль. Похоже, Тори постепенно научалась читать его чувства. Пришло время менять тему, пока обладатель «Оскара» не ушел в депрессию.
– Как по-вашему, не достаточно ли украшений? – спросила она. – В этом деле нужно знать меру.
– А я только втянулся в процесс, – признался Гарретт.
С этого ракурса он видел, как овальный вырез свитера Тори открывает вид на ложбинку между ее грудями. Из вежливости ему стоило сделать шаг в сторону. Вместо этого он замер, не в силах отвести взгляд. Ему невольно вспомнился вкус ее губ, и от этого напряглось все тело.
Белокожая, в желтом свитере, с ниспадающими светлыми волосами, она принимала на себя часть елочного блеска, который, казалось, светится над ней как ореол.
Тори вернулась на прежнее место, и Гарретт отошел в сторону. Мысленно он напомнил себе о никчемности сексуальных фантазий и запрете на служебные романы. Но что, если он обманывал себя? Вдруг женщина нужна ему сильнее, чем он хочет думать? Как бы то ни было, об этой женщине нужно прекратить думать сию же секунду.
– Чем ваша мама украшала елку? – спросил он.
– Чего там только не было! Ангелочки, Санта-Клаусы, шары, цветочки, перья. Мама пускает в ход все, что видит.
– Хм. – Гарретт прижал два пальца к щеке, задумчиво глядя на дерево. Их совместный труд пришелся ему по душе. Они идеально поработали с объемами, глубиной и цветом. Получилось красиво. Это его елка, как сказала Тори. От этого делалось неожиданно приятно. Просто вечер открытий. Он был практически горд собой.
– Я рада, – одобрительно сказала Тори. Вероятно, он озвучил свои мысли. – Как давно вышел ваш последний фильм?
– Больше года назад. В прошлом августе. Мы начали подбор актеров под следующий проект, но все затянулось из-за аварии.
– Потому что почти большую часть года вы пролежали в больнице? – риторически спросила Тори, подходя к нему. Он едва сдержался, чтобы не раскрыть руки в объятии. Каково было его удивление, когда в следующее мгновение она взяла его руки в свои и крепко сжала. Ее большие глаза источали печаль и жалость. – А потом погрязли в административных делах. Нелегкий год.
– Как только студия встанет на ноги… – Ему понадобилось все самообладание, чтобы не впиться в нее поцелуем. – Я обязательно вернусь к производству фильмов.
– А кто же будет управлять студией? – спросила Тори, глядя ему прямо в глаза.
– Назначу исполнительного директора. Как только смогу отчистить запятнанную репутацию компании. – Черт, в его планы не входило обсуждать с ней студийные дела! Она слишком легко входила к нему в доверие. – Забудьте, что я сказал.
– Обязательно забуду, – послушно сказала Тори. – Надеюсь, репутация не так уж запятнана.
