— Я понимаю ваш интерес, — сказал Николас с горькой иронией. — Именно поэтому я столь бестактно расспрашивал вас о Сентклере. Полагаю, это еще одно из проявлений взаимного притяжения, которое нам совершенно ни к чему. — Он наклонился, исследуя содержимое холодильника. — Здесь есть лимонад.
— Что ж, спасибо.
Он принес ей немного лимонада, и какое-то время она сидела, держа в руках запотевший стакан.
— Мы подумывали о женитьбе, — продолжил Николас, — но в конце концов решили, что не стоит этого делать.
Почему? Взглянув на его лицо, Мэриэл решила, что выпытывать не стоит, да ей и не хотелось слушать дальше. При мысли, что Николас собирался жениться, ее охватила злость.
Ты слишком далеко заходишь, сказала она себе и задала первый пришедший на ум вопрос:
— За что Питер Сандерсон вас так ненавидит?
— За то, что я родился богатым, а он — бедным.
— Бросьте, — возразила она, — в Новой Зеландии это не имеет значения. Я хочу сказать, что он, как и вы, на дипломатической службе.
— Деньги имеют значение где угодно, — цинично ответил Николас. — Но у него есть еще кое-какие основания не любить меня. Я получил должность, о которой мечтал он, и поскольку Сандерсон не может поверить, что проиграл из-за собственных недостатков, то предпочитает считать, что я задействовал старые связи, чтобы добиться своего.
— Понятно. Мне кажется, он опасен. Он вел себя как невменяемый.
От острого взгляда Николаса она ощутила озноб.
— Возможно. Но так или иначе, я его не боюсь.
Конечно, Николас не станет бояться.
— Полагаю, вам вообще ничего не страшно! — выпалила она язвительно.
— Вот тут вы ошибаетесь, — спокойно возразил он. — Ничего не боится только идиот.
Она отпила еще немного лимонада и спросила, надеясь, что вопрос сойдет за обычное любопытство:
— А чего боитесь вы?
Он загадочно и чуть насмешливо улыбнулся.
— Потерять над собой контроль, — признался он.
— Значит, вы фанатик самоконтроля. Меня это почему-то не удивляет, — она говорила легкомысленным тоном, скрывая свои истинные мысли.
— А что пугает вас?
— Откровенность за откровенность? — Скривив губы в гримаске, она начала сочинять легкомысленный ответ, но внезапно передумала и решила ответить честно. — Возможность быть отвергнутой, — быстро произнесла Мэриэл, удивив самое себя.
Она отодвинула стакан с лимонадом. Один бокал шампанского перед ужином не мог вызвать того чарующего, предательского и сладкозвучного пения, которое она чувствовала каждой жилкой. Просторная комната с элегантной обстановкой казалась чужой и пугающей. Взгляд скользнул по спинке кровати, задержавшись на резных рисовых стебельках. Ее тело внезапно охватил жар.
— Мне пора, — поднимаясь, осторожно сказала Мэриэл.
Его золотисто-зеленые глаза посмеивались над ней, тем не менее он тоже встал со словами:
— Да, наверное, вам пора.
На этот раз, кроме них, в коридоре никого не оказалось, хотя приглушенный шум бара свидетельствовал, что жизнь там бьет ключом.
Они молча вышли на кирпичную дорожку под сказочными дубами, древними миртами и огромными цветущими камелиями, казавшимися ровесниками отеля. Прохладный воздух был напитан ароматом азалий.
Подавленная болезненным чувством, которому не могла найти определения, Мэриэл думала о том, что видит Николаса в последний раз.
— Я хочу пройтись по пляжу, — сказал Николас. — Пойдете?
Мэриэл понимала, что надо отказаться, но…
— Хорошо, — согласилась она.
Вскоре под ногами заскрипел песок. Мэриэл остановилась, сняла туфли и, держа их в руке, стала оглядываться в поисках места, где бы их спрятать.
— Давайте сюда, — сказал Николас, забирая и ставя рядом со своими на краю пляжа. — Под третьей пальмой от конца. Не забудьте.
— Отвернитесь, — попросила она.
Он послушно повернулся спиной, и она, сняв колготки, спрятала их в туфлю.
— Все, — буркнула она.
Он ненавязчиво взял ее за руку и пошел в сторону пляжа.
— Почему вы не хотите возвращаться в Новую Зеландию? — спросил Николас тоном столь же непринужденным, как и прикосновение руки.
— У меня никогда не возникало такого желания.
Следующие метров сто он хранил молчание. Затем продолжал:
— Похоже, вы действительно ненавидите ее.
— Просто я никогда не чувствовала себя там дома, — пробормотала Мэриэл.
— Ваша тетя плохо с вами обращалась?
Закусив губу, она бросила на него короткий взгляд. Серебряный свет подчеркивал аристократичность его резкого профиля, выделяя мужественные очертания скул и лба.
— Я ей была не нужна, — Мэриэл сама не ожидала, что станет ему рассказывать, — но я ее не виню. Это было тяжело для нас обеих.
— Она по-прежнему живет там?
— Тетя умерла, когда я была в Японии. А у вас большая семья?
— Несколько двоюродных братьев и сестер, — ответил Николас. — Больше никого.
— Похоже, мы оба одни в этом мире, брошены на произвол судьбы.
— На произвол судьбы? — холодно и задумчиво переспросил он. — Вы так о себе думаете? Как о потерянном и одиноком человеке?
— Нет, конечно, нет, — быстро возразила Мэриэл, поняв, что в се ответе чего-то не хватает. — У меня есть друзья, любимая работа, будущее и дом. Это так, просто слова.
— Фрейдистская оговорка, — без всякого выражения заметил он.
Ей очень хотелось узнать о Николасе как можно больше, прежде чем он уедет с острова и они расстанутся навсегда.
— Что вас больше всего привлекает в вашей работе? — спросила она.
Он слегка пожал плечами, словно вопрос показался ему скучным. Но ответил без колебаний:
— Приятно чувствовать, что я как-то причастен к изменениям в мире. И должен признаться, мне нравится оттачивать ум, справляясь с проблемами, которые иногда кажутся неразрешимой головоломкой. Я люблю находить выход из сложных ситуаций.
— Где вы работали?
— Сначала в Австралии, потом в Лондоне.
Естественно, разговор перешел на Лондон. К своему тайному восторгу, Мэриэл обнаружила, что их часто восхищают одни и те же места и достопримечательности этого мрачного старого города. После оживленного обсуждения лондонских театров они заговорили об искусстве вообще. Когда Мэриэл заявила, что современное искусство оставляет ее равнодушной, признавшись, что духовным домом для нее является Нью-Йорк с его музеем искусств «Метрополитен», Николас засмеялся и стал спорить, ссылаясь на картины, которые она с возмущением и изумлением разглядывала в Галерее Тейт в Лондоне. Он оживлял их перед ее глазами, и, пока они гуляли по широкому, словно вымершему пляжу под скрытой облаками луной, она мечтала, чтобы это никогда не кончалось.
