Лара не могла понять, ей показалось, или Мод действительно заговорщически кивнула.
Когда Лара добавляла последние штрихи к своему наряду, раздался стук. Звякнув сережками, она отворила дверь и застыла от удивления. Этим вечером Митч просто преобразился.
Темно-синий костюм выглядел так, будто был сшит на заказ. Снежно-белая рубашка и темно-бордовый галстук придавали костюму праздничный вид. Лара приветливо улыбнулась, готовая идти.
В старом здании музыкального театра царила атмосфера изысканности и вкуса. Лара села в мягкое плюшевое кресло под огромной тусклой люстрой. Митч расположился так, что касался ее плечом, и тихо улыбался. Лара наслаждалась этим вечером даже больше, чем готова была признать. Сначала они великолепно поужинали, теперь сидели рядом в этом величественном зале. Ее переполнял восторг.
Оркестр заиграл пронизывающие, страстные мелодии из симфоний Чайковского и Шостаковича. Страх, отчаяние, буря противоречивых эмоций кипели в музыке. Никто не мог устоять перед сверхъестественной силой этих звуков.
После концерта сияющая Лара повернулась к Митчу.
— Потрясающе! — прошептала она. — Это был прекрасный концерт.
Митч старался казаться равнодушным, но с каким огромным удовольствием он сопровождал: Лару, ужинал с ней в дорогом французском ресторане! Для нее он был рад даже пойти на жертву и провести вечер в костюме и галстуке. Да, ради этой женщины он мог совершить что угодно.
Через три четверти часа они подъехали к домику Лары. Она заговорила:
— У меня дома осталось немного шабли. Не хочешь выпить?
— Не откажусь. Все равно за руль сегодня уже не садиться. Хотя я предпочел бы глоток того виски, что видел у тебя на кухне.
— Я не любитель виски, — улыбнулась Лара. — Эта бутылка осталась после того, как я готовила фруктовый пирог на Рождество.
Они прошли в дом и включили свет.
— Положить немного льда? — спросила она, открывая дверцу буфета.
— Нет, не нужно, — коротко ответил Митч.
Именно такого ответа Лара и ожидала. Как еще может пить виски этот мужчина? Она встала на цыпочки, доставая стакан.
«Это платье облегает ее, словно перчатка, — думал Митч. — Когда она двигается или наклоняется и… Боже…» Этого было достаточно, чтобы отбросить доводы разума и подчиниться голосу природы.
Митч легко дотянулся до верхней полки, куда едва доставали кончики ее пальцев. Снимая стакан, он случайно коснулся ее руки. Лара отшатнулась и отступила назад, пропуская Митча.
Он обнял ее, и Лара залилась краской.
— Ты похожа на чудесный рождественский подарок в прелестной красной обертке, — хрипло шептал он, глядя на покрытые румянцем щеки. — Подарки полагается разворачивать и рассматривать.
Митч не верил своим ушам: как могли эти слова сорваться с его губ? В груди было тесно, дыхание прерывалось. Он склонялся все ниже к ее душистым волосам, ощущая цветочный аромат духов.
— Митч… — выдохнула она, чувствуя, что не в силах противостоять влечению.
Неужели он не понимает, как действует на нее? Если он любит другую, то зачем поступает с ней так жестоко? После чудесного ужина и волнующей музыки одно его присутствие приводило Лару в лихорадочное состояние. Не решаясь двинуться, она боролась с желанием погладить шершавый подбородок. Одного прикосновения могло быть достаточно, чтобы потерять контроль над собой.
Куда подевалась ее прежняя твердость?
Лара налила виски для Митча и вина для себя.
Он осушил свой стакан одним глотком.
— Помнишь, как мы пили шампанское в канун Нового года? — спросил Митч, наклоняясь ближе.
Лара осторожно кивнула.
— Никогда шампанское не казалось мне вкуснее, — говорил он. — Особенно те несколько капель на твоих губах.
Он смотрел ей прямо в глаза. Лара притворилась, что не слышала последней фразы. Однажды она уже едва не совершила ошибку, второго раза не будет.
Сев напротив Митча в глубокое кресло, Лара завела ни к чему не обязывающий разговор, за которым они провели остаток вечера.
Март неохотно уступал место апрелю. Последние сугробы таяли, отдавая живительную влагу земле. Первые изумрудные листочки ознаменовали полную победу весны.
Лара каждый день осматривала всходы.
— Посмотри на них, — звала она Дженни, — как они вытянулись! Растут не по дням, а по часам, совсем как маленькие дети.
Дженни это радовало гораздо меньше. Она наблюдала, как день ото дня улучшается погода и синеет небо, и все думала: «Митч обещал научить меня ездить на пони. Не забыл ли он»? Девочка вдыхала свежий весенний ветерок и ждала известий.
Каждый день Митч старался вернуться домой пораньше, но у него никак не получалось. Важные, неотложные дела задерживали на работе. Может быть, сегодня ему удастся…
Митч улыбнулся слегка печальной улыбкой. Важное дело ждало, стоя на заборе, когда он возвращался с работы. Маленькая девочка с коротенькими косичками радостно приветствовала его грузовик.
— Привет, — застенчиво сказала Дженни.
— Дженнифер Уэстон. Ты-то мне и нужна, — сказал он, отключая двигатель и выходя из машины.
— Правда?
— Конечно. До темноты у нас вполне достаточно времени для первого урока.
— Ура-а! — Дженни улыбнулась во весь рот.
— Мама дома?
— Угу. Она только что вернулась.
— Предупреди ее. Скажи, она тоже может посмотреть.
Дженни скоро вернулась. Задыхаясь, она выпалила:
— Она занята и не придет, но я могу идти.
Митч положил ключи в карман и направился к сараю. «Надо бы подкрасить», — подумал он, глянув на рассохшиеся облезлые балки и доски. Деревянная постройка находилась в том состоянии, которое утонченные натуры именуют «живописные развалины». Митч решил уделить этому внимание летом, сейчас у него была забота поважнее. Он достал упряжь и седло.
— Дженни, старый шлем сестры лежит в ящике на скамейке. Примерь его.
Надев амуницию, девочка подошла к нему для проверки.
— Отличный вид; — одобрил Митч и ловко оседлал пони.
— Тебе предстоит многому научиться, Дженни. Это займет некоторое время. Главное, помни, лошадь — живое существо, а не машина. Она может волноваться больше, чем кошка или собака. Подходи к ней всегда спокойно, уверенно. Не заходи сзади, не делай резких движений руками — лошадь может взбрыкнуть.
Никакая лошадь не могла бы волноваться больше, чем Дженни в первую минуту. Широко раскрытыми глазами смотрела она на пони.
Вечером, после ужина, она взахлеб рассказывала матери о своих впечатлениях:
